Попроси меня. Т. VIII - страница 34

Ленин – это примерное воплощение сознания глубинки, русской старины, юродивый гуманист, Распутин в усовершенствованном виде, изрекающий истину бытия о величайшей справедливости всеобщего миропорядка. Его одновременно отвергают за наклонности впадения в шизофреническое сумасшествие, но в то же время вожделенно почитают, следуя за ним в надежде, наконец, обрести мир всеобщей справедливости, очиститься от всевозможных грехов-предрассудков довлеющего мира несправедливости. Это внутреннее содержание борющегося с Богом духа русской церкви, воплощение глубинной связи с северным богом, с тайными откровениями о непревзойдённости принципа справедливости в его абсолютной чистоте и состояния супер-само развития.

Русский философ Н.В. Устрялов так описывает Ленина и российскую историю этого периода: «Мы переживаем теперь какое-то магическое оживотворение всей истории русской политической жизни на фоне глубокой болезни нашего государственного организма. И пусть образы этой мысли в их нынешней лихорадочной интерпретации нередко похожи на бред, – все же это бред великого народа… Нет, ни нам, ни "народу" невместно снимать с себя прямую ответственность за нынешний кризис – ни за темный, ни за светлый его лики. Он – наш, он – подлинно русский, он весь в нашей психологии, в нашем прошлом, − и ничего подобного не может быть и не будет на Западе… И если даже окажется математически доказанным, как это ныне не совсем удачно доказывается подчас, что девяносто процентов русских революционеров – инородцы, главным образом евреи, то это отнюдь не опровергает чисто русского характера явления. Если к нему и приклеиваются "чужие" руки, – душа у него, "нутро" его, худо ли, хорошо ли, все же исконно русское, – интеллигентское, преломленное сквозь психику народа»109.

Полнее и образнее охарактеризовал Ленина русский мыслитель Н.А. Бердяев: «Ленин был типически русский человек. В его характерном, выразительном лице было что-то русско-монгольское. В характере Ленина были типические русские черты и не специально интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубоватость, нелюбовь к прикрасам и к риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе. По некоторым чертам своим он напоминает тот же русский тип, который нашел себе гениальное выражение в Л. Толстом, хотя он не обладал сложностью внутренней жизни Толстого… В нем черты русского интеллигента-сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство. Он соединял в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных деятелей деспотического типа… Он соединял в себе предельный максимализм революционной идеи, тоталитарного революционного миросозерцания с гибкостью и оппортунизмом в средствах борьбы, в практической политике1… В философии, в искусстве, в духовной культуре Ленин был очень отсталый и элементарный человек, у него были вкусы и симпатии людей 60-х и 70-х годов прошлого века. Он соединял социальную революционность с духовной реакционностью2»110.

Ленин хорошо ловил все то настроение общества, которое витало в воздухе, сиюминутно поворачивая свою политику. Это подтверждают слова А. Рыкова перед С. Либерманом, специалистом лесного хозяйства: «Вот я сижу у руля социалистического строительства, в ВСНХ. Мне Ильич верит – и как все же трудно с ним! Никак нельзя на него положиться на 100%. Придешь, обсудишь, договоришься, и он тебе скажет: "Выступи, и я тебя поддержу". А как только он почувствует, что настроение большинства против этого предложения, он тут же тебя предаст… Владимир Ильич все предаст, от всего откажется, но все это во имя революции и социализма, оставаясь верным лишь основной идее – социализму, коммунизму»