– Ну так вот, Алекс, могу сказать тебе важную вещь и, надеюсь, приятную для тебя: ритм ты держишь уже неплохо. Если будешь продолжать в том же духе, все у тебя получится. Заметен результат упорных занятий в последние два с лишним месяца. С соло, конечно, похуже дела обстоят. Над этим еще надо работать, но это естественно. Чтобы освоить приемы, выучить гаммы, нужно время…
– Времени нет. Я хочу собирать состав.
– И как это следует понимать, парень? Что ты больше ко мне не придешь?
– Не приду.
– В таком случае, все, что мне остается, это пожелать тебе, Алекс, удачи. Как говорят американские друзья, «гуд лак».
– Спасибо.
– Но в Америке ты зря не остался. Помяни мое слово.
* * *
Стою в углу вагона метро. На плече – гитара в чехле и рюкзак. Рядом, на сиденье – парень кавказской наружности. Он играет в игру в мобильнике «Siemens». Напротив дремлет мужик в рубашке и галстуке. На коленях – кожаный черный портфель, из него торчит бутылка шампанского.
Я поворачиваю голову. В середине вагона, прислонившись к дверям, стоит с бутылкой пива Клык. Я не хочу, чтобы он меня заметил. Он давно меня напрягает, и общаться с ним стало сложно. Мы живем в соседних домах, вместе учились до одиннадцатого класса, гуляли. Потом Клык стал много пить и тусовался в основном с «коллегами» – фанатами «Спартака». Трезвым я его не видел давно.
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Царицыно». Я сажусь на свободное место в углу, кладу рюкзак на колени, прислоняю гитару к двери между вагонами.
– Привет!
Надо мной стоит Клык, протягивает руку. Мы здороваемся.
– Пиво будешь? – Он сует мне чуть не в нос бутылку «Клинского». В ней осталось чуть чуть.
Я мотаю головой. Клык садится, втискиваясь между мной и полной девушкой с рыжими волосами. Девушка читает Александру Маринину.
– Что это у тебя за струмент такой? – спрашивает Клык.
– Гитара.
– А, по ходу, ты говорил, что лабаешь. Забацай че‑нибудь прямо в вагоне, а?
– Ага, разогнался.
– Не, я шучу, само собой. Ну, ты, в общем понял…
Напротив сидят два тинэйджера. На них – не по размеру большие бейсбольные кепки, козырьки повернуты набок. Клык злобно глядит на них. Поезд замедляется, въезжает на станцию. Двери открываются.
– Э, вы, че это вы кепки так надели? Крутые, да?
Тинэйджеры молча смотрят на Клыка.
Я говорю ему:
– Успокойся. Что они тебе сделали?
– Ничего. Просто уроды. А с понтами, как будто не знаю кто…
– Ну и хер на них. Что, ты драку в вагоне устроишь?
– Если надо, устрою.
Домодедовская. Двери открываются. Мы выходим. Тинэйджеры остаются в вагоне, провожают глазами Клыка. Один улыбается. Клык дергается, хочет вернуться в вагон. Я хватаю его за плечи.
У стен подземного перехода стоят пустые пивные бутылки, валяются пакеты от чипсов. Навстречу идет невысокий мужик в расстегнутой рубахе, размахивает руками.
Клык останавливается.
– Не, ты глянь, какой боец, а? А если ебнуть ему пару раз, чтоб он с копыт, а? Как ты думаешь, стоит?
– Не стоит, пойдем.
Мы поднимаемся по ступенькам перехода, выходим на остановку. Я говорю:
– Пойдем пешком, поздно уже. Троллейбуса полчаса будешь ждать.
– Не, ни хера. У меня сил больше нет. Ждем «рогатого».
– Ладно, ждем.
У остановки тормозит ментовская «ГАЗель». Выходят два коротышки – мента без фуражек. В машине остаются водитель и женщина – тоже в ментовской форме.
Менты подходят к скамейке. Один лысый, второй – коротко стрижен. На скамейке сидят три тетки с баулами. Менты что‑то им говорят, тетки хватают баулы и тащат к «ГАЗели». Менты подходят к нам.
