– Откуда это известно?
– Там было сопроводительное письмо, написанное рукой мистера Госса.
– И?
– И письма достались этой леди. Которая в Кенте. Боюсь, она задала мне тот же вопрос: сколько за них можно выручить? К моему прискорбию, я повел себя не слишком нравственно. Я сказал, что, когда Госс получил их, они были ценными. Но теперь уже нет. Я сказал, что они все еще представляют интерес, но не очень большой, потому что половина написана по-французски. А потом я купил их у нее за пятьдесят фунтов.
– О господи.
Ничего удивительного, что он так ерзает.
– Да, нехорошо вышло, правда? Я не могу найти себе оправдания, хотя тот факт, что сам мистер Госс солгал, чтобы их получить, несколько сбил меня с пути. Тут возникает интересный этический вопрос, верно? Дело в том, что я был в депрессии из-за потери работы и надеялся, что отвезу их домой и продам и тогда смогу закончить книгу.
– Сколько их?
– Около семидесяти пяти. По три дюжины с каждой стороны. Мы так и определили цену: за каждое английское по фунту, за каждое французское – пятьдесят пенсов.
– О господи.
Я пытался прикинуть, сколько они стоят. В тысячу раз больше, чем он заплатил? Или даже дороже?
– Да.
– Расскажите мне о них.
– Гм. – Он сделал паузу и бросил на меня взгляд, который мог бы показаться жуликоватым, если бы Эд не был таким педантичным мямлей. Может быть, он просто получал удовольствие от моего нетерпения. – Ну хорошо. Что вы хотите знать?
– Вы прочли их?
– Ода.
– И… И… – Я не знал, что спросить; Эд теперь уже неприкрыто наслаждался ситуацией, – У них был роман? Да?
– Да-да, конечно.
– И когда он начался? Вскоре после того, как она приехала в Круассе?
– Да, довольно скоро.
Что ж, это объясняет письмо к Буйе: Флобер как бы дразнит друга, притворяясь, что сам имеет не больше шансов приблизиться к гувернантке, а на самом деле…
– Их отношения продолжались все время, что она там жила?
– Ода.
– И когда он приезжал в Англию?
– Да.
– Они были обручены?
– Трудно сказать. Думаю, что-то в этом роде. Они говорят об этом в письмах как бы в шутку. Что-то о том, что скромная английская гувернанточка поймала в свои сети знаменитого французского литератора и что она будет делать, если за следующее оскорбление общественной морали его посадят в тюрьму, ну и так далее.
– Так-так. А можно понять из писем, какая она была?
– Какая? А, в смысле, внешне?
– Там не было… не было… – (Он угадал, на что я надеюсь.) – Фотографии?
– Фотографии? Отчего же, были, даже несколько, из какого-то фотоателье в Челси, на твердом картоне. Он, должно быть, просил ее прислать снимки. Это представляет интерес?
– Это невероятно! И какая она?
– Милая и непримечательная. Темные волосы, сильный подбородок, прямой нос. Я не очень ее разглядывал – не мой тип.
– Им было хорошо вместе?
Я не знал, что еще спросить. «Английская невеста Флобера», – думал я. Автор – Джеффри Брэйтуэйт.
– Да, кажется. Кажется, они были очень друг к другу привязаны. Он под конец неплохо изъяснялся в нежных чувствах по-английски.
– Значит, он овладел языком?
– О да, в письмах встречаются довольно длинные пассажи по-английски.
– А Лондон ему нравился?
– Да. Как же иначе? Все-таки город его невесты.
Милый старый Гюстав, бормотал я про себя. Я чувствовал к нему острую нежность. Здесь, в этом городе, век с небольшим назад, с моей соотечественницей, завоевавшей его сердце.
– А он жаловался на туман?
– Конечно. Писал что-то вроде: как вы умудряетесь жить в этом тумане? К моменту, когда джентльмен ухитряется разглядеть приближающуюся леди, уже слишком поздно приподнимать шляпу. Непонятно, как выживает нация, когда простая вежливость встречает такие препоны.
