И все же я никак не могла отлепиться от мысли, что он мой жених. Жених! Может, если бы не его предложение и то путешествие, это был бы просто очередной проходной роман, даже без секса. То, что произошло у нас в последнюю ночь, так назвать было сложно – Паша меня практически и не касался! Но у меня было связано с ним слишком много всего такого, что не было связано еще ни с кем. И плохого, болезненного тоже. Наверное, потому меня и зациклило. Я так ни о чем и не спросила Марту, этого и не требовалось. Да, в какой-то момент тура я вроде как засомневалась, попыталась себя успокоить, но на самом деле все было очевидно.
К концу ноября маме надоело наблюдать, как я мучаюсь, и она предложила мне официально выяснить с Пашей отношения и расстаться, раз уж в своей голове я этого сделать не могу. Наградой она назначила совместный выходной в спа. Я долго собиралась с силами, написала длинное душещипательное письмо о том, что чувства, похоже, ушли и нам стоит все прекратить. Если бы я писала от руки, на бумаге не осталось бы места, не облитого слезами.
Паша ответил коротко, мягко и тепло. Он, мол, понимает, все действительно как-то изменилось, но он по-прежнему желает мне счастья и не хочет, чтобы я грустила. Стало ясно, что страдать он не будет – и писать мне первым после этого тоже. Так что я написала сама – в новогоднюю ночь, подвыпив. Мне показалось, что разговор ни о чем получился душевным, к тому же я очень соскучилась… и на следующий день написала опять. Это уже было похоже на одержимость – я не могла отказать себе в общении с ним.
Странно, но после того как у меня появился новенький – я его так мысленно и называла: никакого статуса, просто новенький, – все только усложнилось. Теперь я могла писать Паше по-дружески, и он не подумал бы, что я клеюсь – я ведь рассказала ему об этом парне. Я практически все рассказывала: надо же было о чем-то говорить.
Про Марту Паша спросил один раз, очень коротко, еще осенью. Это означало, что они не общаются за моей спиной – я в принципе так и думала, что Марта не станет это делать, живя с Ромой, но червячок сомнения все равно подгрызал. Я обрадовалась и ответила, что она нашла работу и переехала к парню, как и планировала – надо же, действительно решилась. Дальше я на всякий случай то и дело напоминала Паше, что у Марты с Ромой все прекрасно, но старалась не особо трогать эту тему.
Брошка в виде фиалки кочевала то в глубину шкатулки, то на самое любимое платье. Я зачем-то соврала новенькому, что купила ее себе сама.
На прошлой неделе мама за вином спросила, чего я вообще добиваюсь. Вопрос свадьбы уже давно закрыт и никогда, если честно, нормально не открывался; мы в разных городах, у Паши ко мне больше никакого интереса – разве что легкий приятельский, раз он меня еще не послал и поддерживает разговоры.
«Думаешь, если регулярно ему писать, то когда-нибудь попадешь в момент слабины и он вроде как вернется?»
Я тогда ответила, что сама не знаю. Что, наверное, если не писать, то он точно про меня забудет. А раз когда-то он мне даже предложение сделал, значит, шанс у меня есть. Это прозвучало так жалко, что я сама поразилась. Раньше я бывала какой угодной, только не жалкой. Может, это и есть та роковая любовь, которая меняет людей? Но разве такие сильные чувства не должны быть взаимными и на всю жизнь?
Мы с Мартой не виделись по паре недель, хотя часто болтали по телефону. Между нами все стало чуть получше, когда она переехала. Сестра сдержала слово и больше не лезла в мою жизнь, общалась как со взрослой, а не как с младшенькой, – но я перестала ей что-либо рассказывать. Она знала, что у меня кто-то есть. Знала, что я еще общаюсь с Пашей, хотя свадьбы не жду. Но ничего не знала о моих слезах. О том, как я устала. Господи, я даже похудела на два килограмма.
