– Ну это уже моя забота.
– Только имей в виду, что еще неизвестно, когда получится.
– Я не тороплюсь. Вы только не спугните его. Когда будешь звонить, фамилию мою не называй.
– Я похож на идиота? – обиделся Грязнов.
– Давно тебя не видел, Славочка.
Турецкий поужинал без всякого удовольствия. Без всякого интереса послушал последние новости в интерпретации Ирины Генриховны: нобелевские лауреаты разъезжаются по своим странам, и какой-то там НИИ Академии наук уже приготовился чествовать академика Баткина. Заглянул было в ноутбук, посмотреть свежую почту. Помимо всякой рекламной рассылки и свежих спортивных новостей было в почтовом ящике одно-единственное письмо, от Меркулова. Неужели Костя что-то нарыл? А чего не позвонил тогда, все деликатничает? Турецкий бросил гадать и открыл письмо. Там значилось:
"Саша, забыл тебе рассказать еще один анекдот.
Собака заходит на почту, берет бланк для телеграммы и пишет: «Гав… гав… гав… гав… гав… гав… гав… гав… гав…» Почтовый работник прочитал текст и говорит: «В телеграмме только девять слов. Вы можете добавить еще одно слово за ту же цену». Собака думает, перечитывает, шевеля губами («гав-гав… гав, гав…»), проговаривает свой текст снова, затем говорит: «Да нет, тогда ерунда какая-то получается…»
Настроения это письмо не прибавило, и Турецкий выключил компьютер.
Из комнаты дочери доносились малопотребные звуки, которые она считает музыкой. Что за молодежь пошла. Сквозь шум, Турецкий кое-как различил слова:
Пальцы коснутся Солнца,
Пепел коснется трав
В час, когда птицы сердцами сольются с землей,
Цепь золотая рвется
Радугой на ветрах,
Прежде чем воздух успеет налиться бедой…
А что, подумал Турецкий, между прочим, даже ничего. Между прочим, даже красиво. Турецкий не удержался, заглянул в комнату Нинки. Дочь сидела за столом к нему спиной.
– Что поделываешь? – спросил Турецкий.
– Уроки, – был дан ответ.
Да не может такого быть. Турецкий снова не удержался, подошел и глянул ей через плечо. Черт знает что такое, действительно уроки. Ребенок сидит вечером дома и делает уроки. Что за молодежь пошла?!
– А кто это вопит? – он кивнул на магнитофон.
– Темнота, – вздохнула дочь. – Это же «Алиса».
– И кто это?
Нинка высокомерно покачала головой:
– Папочка, если тебя похищали пришельцы – не стоит говорить об этом вслух.
Камикадзе!
Ты сегодня король,
Камикадзе!
Начал движение вниз
Камикадзе!
Это твоя лучшая роль,
Камикадзе!
Повтори свой номер на бис…
Камикадзе – что-то это напоминает, подумал Турецкий, а, была же днем у меня такая версия. Это насчет катастрофы на второй минуте, ну да, бред есть бред.
Турецкий пошел в кабинет, вооружился-таки любимым ноутбуком, с комфортом положил ноги на журнальный столик.
– Экий ты буржуа, – заметила Ирина Генриховна.
Турецкий пощелкал по клавишам и через некоторое время сказал:
– Жена, ты чего меня обижаешь?
– В чем обида-то? – поинтересовалась Ирина Генриховна.
– Да вот пожалуйста. Слово «буржуазность» ввел в популярный европейский обиход Флобер… слышала о таком?
– Не хами.
– И употреблял его именно в этом смысле – как «плоский склад ума и пошлый образ чувств», это «культурное» значение закрепилось в языке параллельно с марксистским «научным» определением, чисто функциональным и экономическим.
В начале первого ночи, когда Турецкий тушил ночник, а умиротворенная и разгоряченная Ирина Генриховна смотрела на него с нежностью, зазвонил телефон. Турецкий подумал и отключил звонок. Жена смотрела на него и не верила своим глазам. И правильно не верила, потому что через некоторое время Турецкий включил звонок, и телефон тут же ожил.
