– АААААА! Не убииивайте! Не убииииивайте, мы своииии. Свооооои! Не наааадо. Умоооооляю! Не наааадо!
– Вставайте, вставайте, ебаный в рот! Все в дом! Бегооом! Бегоооом, я сказал! – беснуется на мирных, Костенко.
– Неееет, мой ребенок! Я не уйдуууу. Твааари. Извееерги! Рамииилл…
– Минус шесть, Туман!
Вокруг боль. В оковах жуткая мощь, рвущаяся наружу, на землю, чтоб затопить опустевший на руинах город кровавыми реками. Ад здесь. Мы в нем. Это эпицентр и персональный кипящий котел в ожидании весит над головой, потому что кто-то там сверху отсчитывает твои сраные никчемные секунды.
Пьяно и дезориентировано поднялся на ноги. Заторможено встряхнув головой, схватил первых попавшихся людей и насильно потащил к пятиэтажке.
– Сейчас же все в подъезд! – задыхаясь от удушливого плотного дыма, с прищуром слезящихся глаз кричу.
Оставшиеся выжившие забежали внутрь, заваливаясь на первые лесенки и, принялись откашливаться, отплевываться, растирать шею и тереть глаза, когда я баррикадировал вход в подъезд. Закрыв металлическую дверь и, поспешно вынув нож из берца, засунул колюще-режущее в две торчащие железные петли, раннее служившие импровизированной изнутри щеколдой. Переводя глубоко загнанное дыхание, аккуратно из гранаты выдернул зубами предохранительную чеку с кольцом и, не касаясь ее губами, спусковым рычагом положил лимонку перед порогом подъезда.
– Я не буду никого убивать. Не буду! Делайте со мной, что хотите! – заверещал новобранец и откинул от себя ствол, словно в руках держал гадюку.
Планку сорвало, нервы сдали, облачая свою истинную пугливую сущность и слабовольную породу.
Пятится до стенки назад, дышит прерывисто, часто и, ненароком вот-вот сейчас заревет, строя из себя жертву.
Мигом оказался возле него и, въебал ощутимо в дыхло.
– Че, ты, гандон, сказал? Не будешь? – боковым хуком вшатал по лощенному аристократическому вытянутому ебалу существа.
– Не надо. Не надо, – завизжал и прикрылся от меня руками.
– Слиться, решил? Хули, ты здесь тогда ловишь, ушлепок?
– Я не будууу убивать. Не буууду, – с трудом снова заряжает и стоит на своем. – Я папе хотел доказать, что я мужчина и у меня есть свое собственное мнение. Я сам могу распоряжаться своей жизнью, – зарыдал он. – Пожалуйста, не трожь меня.
– Бууудешь! Еще, как будешь, пидарас! Ты, сука, нас подводишь под черту! Я сказал, автомат взял, блядь! Автомат в руки, блядь, и, мочи их, сука! – ором требовал я. – Иначе, нас всех тут вальнут!
– Нет, нет! Я не смогу. Я не смогу убить человека.
Скривился от отвращения и отвесил новый сильный удар в виде унизительной оплеухи.
– Мразь! – смачно харкнул в его побелевшую испуганную физиономию, под выстрелы и пронзительные тряскучие пинки в дверь с той стороны. – Сдохнешь первым. Но, радуйся, что не от моей руки. Ты б, тварь, одной пулей передо мной не расплатился за предательство, бесхребетность и мышиную возню, – обернулся на замершую толпу рядом с нами и, закричав, подался к ним корпусом. – Какой хуя, вы еще здесь?! Какая была моя команда? Бегом все наверх разбежались по своим точкам! Время на исходе!
Сходу сорвались все с места и, я в том числе, слыша позади себя бессильный в отчаяние скулеж мешка набитого говном.
– Ходу! Ходу! – грозно поторапливаю мчащихся впереди меня и, от оглушительного громоподобного взрыва в подъезде ебалом жестко влетаю в лестничный пролет, ломая если не челюсть, то нос уж точно.
