Меня, как кусок дерьма, отшвырнули ногой из кузова Камаза на землю и, к довершению солидно уебали прикладом между лопаток. Поморщившись, громко закашлялся из-за взметнувшейся столбом пыли и с глухим стоном вяло перевернулся на спину.
– Че, блядь, как телка стонешь? – раздался надо мной лающий с акцентом и хрипом голос. – На колени, сууука! – черная тварь ударила носком мощного ботинка по ребрам и, схватив за шиворот, встряхнула, побуждая к действиям.
Приоткрыв глаза, прищурился от яркого слепящего солнца и, уперся расплывчатым взглядом в двухметрового коренастого чечена с круглыми колючими глазами и густой черной бородой, полностью прикрывающей его пол лица и шею.
Сцепил зубы и, не разрывая с ним исподлобья зрительного контакта, медленно приподнялся и исполнил приказ. Встал на колени и на уровне плеч поднял раскрытые ладони.
Сейчас, да. Я выполнил указ чучмека, но, только, потому, что у меня нет другого выхода и, мой отказ равен верной смерти. Проявлять героизм там, где ненужно, или, жертвовать своей жизнью в угоду дешевым понтам, в мои планы никогда не входило. Что, не скажешь про Фанатика и про его героические ратные подвиги. Словно, бессмертный. Ибо, у него любовь к гнилой родине перевешивает любовь к собственной жизни.
Хули, у меня свои понятия, у него свои. Если, я буду яро выгрызать свободу и бороться за обратный билет домой, то он же приложит все силы, чтобы остаться тут пока не закончится ебаная война. Чувство патриотизма крепко держит его за яйца. Одним словом полудурок Фанатик, мать его. Уже, по погремухе с первых минут всасываешь с кем имеешь дело. Потому, и в полете, раннее вышвырнутого из того же самого Камаза, он ржет позади меня, как безумец, а я тем временем стремительно щупаю глазами вырисовывающуюся обстановку вокруг и сбегающийся к нам с калашами наперевес отряд хачиков.
Нас троих – меня, Антоху и Даныча – привезли в маленький аул на окраине Грозного, расположенного в горах. И, по старой памяти, аул этот был мне хорошо знаком.
Значит, все-таки люди Аббаса Хачукаева.
Тут же, в пяти метров, с левой стороны от нас играли их дети и избивали, практикуя удары, трех русских заросших грязных солдат, которые длинной цепью были повязаны за ноги друг к другу. Один – вещи стирал, другой – дрова рубил, а третий на коленях перед восьмилеткой, чтоб получить в морду унижающий с харчком удар от чмошника-пиздюка. С другой стороны от нас потрошили подвешенную тушу барана и куски вонючего мяса скидывали в железное поржавевшее ведро. И, сидя на лавке, все происходящие обозревали старики, или, как их местные кличут – аксакалы. Со значением поглаживали собственную седую длинную бороду, постукивали тростью и, время от времени переговариваясь, довольно похохатывали.
Тупая боль все резче била в затылке и неотступно параноически пульсировала в висках.
Играя желваками на скулах, поворачиваю свинцовую башку к Антохи, который в упор исподлобья как звереныш вглядывался в меня и, едва заметно цинкую ему головой, чтоб не выебывался и, не смел качать ни одну из своих тем.
Они за глотку держат крепко. Поэтому, важно сейчас напор затолкать в очко и быть на старте.
Но, незамедлительно упираюсь в давящий бескомпромиссный взгляд Фанатика. Дескать, шел бы я со своими приказами и просьбами нахуй и желательно там же надолго окопаться.
Сжал до отчетливого скрипа зубы и, тотчас почувствовал, как прострелила ноющая боль в челюсти.
