– Я всех вас тут положу твари! – в запале злостно прорычал и пошел за РПГ. – АААА! – оскалился от боли в кровоточащей ране и теле, замычал, натянул жилы на шее, но все же попытался левой рукой придержать гранату.
Сука, кость задели, ублюдки, не иначе.
Правой рукой на РПГ откинул заднюю крышку и резко вытащил гладкоствольную трубу. Щурясь и до противного скрежета стискивая зубы, взвалил на правое плечо гранатомет. Немеющими пальцами левой конечности поднял на мухе планку вверх и прицелился через диоптер. Выжал шептало вниз и выпустил гранату в уазик после того, как дальность была не больше ста метров. Так, чтоб наверняка с концами этих чертей.
БАААМ! От взрыва сотряснулись даже горы. А я, с дьявольским блеском в расширенных глазах долгое время следил за багровыми языками пламени и заливисто как психопат угорал над павшими в неравном бою.
Но, сегодня судьба была, как никогда ко мне благосклонна.
В горячке пуще захохотал, полоумно, немыслимо и страшно, находясь в центре адовой вакханалии, которая неумолимо с костями поглощала меня.
Выбрался ли я из той деревни… не факт… Может, я прежний заживо похоронен в той яме рядом с Антохой.
Макс. 1995 год. Январь.
(возвращаемся на полтора года назад).
Месяц СИЗО*(следственный изолятор), и, походу пьесы, после суда, первым же этапом на зону в Соликамск.
В автозаке, коих в общей сложности на Богом забытой трассе было три, двадцать осужденных молча тряслись внутри грузового автомобиля, и я в том числе, когда подъезжали к подъезду тюрьмы.
Все поголовно из нас сидели в ожидание с опущенной башкой и, с отрешенно-пришибленным на сумрачном рыле видом.
Я впервые за пару тройку часов поднял мертвый взгляд, когда перед нашим выходом тихо заговорил из толпы сидящих один лысый с одутловатой рожей.
– Будьте наготове. Сейчас нас в лучшем виде встретят Козлы, ну, или, Погонялы. Для не знающих, поясню, это непорядочные арестанты… – обводит он зеленых пацанов своими впалыми в глазницу тускло-карими отталкивающими шарами. – Это, зеки, работающие на администрацию крытки. У них ни при каких делах не дрогнет рука. В них нет ничего человеческого. Нет ни к кому сочувствия. Они не побрезгуют замарать по локоть руки в крови…
Мужик продолжал монотонно говорить, беззвучно открывая свой рот и цепкой хваткой вглядываться в совсем юных парней, которым явно только исполнилось восемнадцать лет.
Еще, одни побежали за красивой легкой жизнью, но угнаться за ней так и не смогли, угодив в капкан злой суки-судьбы.
Зычный шум в ушах. Чувство тяжести в глубине, на уровне дыхалки.
Я больше не слышал ничего. Никого не видел перед собой… Я, до сих пор не мог осознать, что еду в тюрьму, что меня везут на ломку. В голове не укладывалось, что я приговоренный зек. Я отказывался верить, что это происходит со мной. И, не совсем понимал, почему именно из меня сделали козла отпущения.
Всесоюзная тюрьма. Белый Лебедь. Центральная полоса. В ней сидели первоходцы вместе с второходцами и полосатыми*(пожизненники). Ломательная зона, построенная для братвы и, для порядочных арестантов*(заключенный, который соблюдает правила тюремного режима, не нарушает законодательство и заботится о том, чтобы не навредить другим заключенным).
Барин, знал толк в наказаниях…
– Хлебарезку завалили! – гаркнул в кабине водителя ряженый, когда заехали в шлюз на территорию пересылки.
Наша машина резко затормозила, встряхнув каждого внутри, а следом, снаружи возле первого автозака, донеслось до моих локаторов громким прокурено-насмешливым басом:
