– Не рыпайся, мразь! – один из двух охранников ударил дубинкой меня по и так уже проломленной башке и снял трусы.
На время отключился, а когда пришел в себя, то оказался один и абсолютно голый. Так продолжалось неделю. Барахло, мне так и не вернули. Избивали каждый день, залетая в одиночную камеру три раза, как по расписанию. Свет ночью не вырубался, а из еды давали только сало и селедку. Горячее спецом проливали или, показательно высыпали на пол, а воду буквально пару глотков предоставляли через день. Это были пытки. Меня ломали. Находился без воды, еды, изуродованный и голый. Из-за селедки и сала, живот адски скручивал и, отекал язык, распухнув во весь рот. Дышать было нечем. Да и не хотелось дышать… Не желал каждый день открывать глаза.
К концу недели, вечером ко мне зашел врач – противная и раздражающая с брезгливым взглядом страшная тетка лет пятидесяти – проведя осмотр, добротно бахнула зеленки на голову и, обмотав неаккуратно в два слоя бинтом башку, испарилась, даже не удосужившись справиться о самочувствие и вытереть с меня кровь. Мне вернули тюремную робу, но перед этим загнали в холодную баню, где в ведрах была ледяная вода.
Мол, хочешь, мойся – хочешь, зарастай мхом. Нас не ебет. Ебем мы.
После бани, принесли горячий чай и похлебку с двумя кусками белого хлеба. Выпил, все сожрал, вылизал до чиста, совсем не успев разобрать вкус еды.
Ни смотря ни на что, этот вечер показался мне самым счастливым и, я даже ненароком решил, что все закончилось.
Приемка подошла к концу.
Но, не тут-то было…
Уже на следующее утро, совершенно ясно понял, на что был расчет, когда ни свет, ни заря, вертухай заковав меня в обручи, повел в кабинет начальника тюрьмы.
Разве, закончилось? Нееет, Макс, все только началось. Трубить тебе шесть лет, от звонка до звонка. А тем временем лютая ненависть к Туману и Барину прожигала в недрах нутро.
Прежде, чем зайти в кабинет к Куму*(начальнику тюрьмы), конвоир, который меня сопровождал, резко с моей башни стянул повязку и, поспешно выхватив у рядом стоящего напарника папку с моим личным делом, отчетливо и грубо отдал приказ:
– Вперееед!
Миновав длинную очередь возмущенных зэков, без стука переступили порог, так как дверь была нараспашку.
– Товарищ начальник?! По вашему распоряжению привел Котова Максима Александровича. Статья сто пятая. Приговорен к шести годам.
– Заводи.
Отстраненно ответил светловолосый с короткой стрижкой, с усами и с густыми сросшимися на переносице бровями мужик, которому на вид было лет пятьдесят. Он, не поднимая на нас головы, сидел при параде в кителе за рабочим столом. А на погонах с двумя красными полосами отсвечивали три звезды в виде треугольника.
Полковник.
Надсмотрщик насильно усадил меня за стол и тихо удалился к выходу, но кабинет так и не покинул, оставшись стоять в дверях.
– Нуу, что, Котов… откуда ты приехал к нам? – Кум, направил рентгеновский взгляд синих неприятных глаз на меня.
– Казань.
– И, как тебе у нас сидится? – по-видимому, стебется, потому как он лицезрел мою потрепанную внешку с боевым расскрасом на роже.
– Не понял еще, – уклончиво ушел от ответа, тяжело сглотнув.
– Ну, значит, поймешь, – скользко усмехнулся и вальяжно откинулся в кресле, не разрывая наш с ним взгляд. – Тюремная жизнь сложная штука, – вещал мастерски. – Пройдет не один месяц, когда ты начнешь хорошо в ней разбираться. А времени, я, как погляжу, у тебя будет достаточно. Успеется. А пока, – не стал тянуть и сразу перешел к тому, для чего меня вызвал в свой кабинет. – Предлагаю тебе сотрудничать с администрацией.
