– Идиот! Гнида! Чучело! Под арест!
Стрелок держал руку под козырек и моргал глазами. С неприятельской стороны прогремели орудийные выстрелы. Японские горные батареи, расположившись в кустах недалеко от деревни Ченболосо, открыли стрельбу по батарее полковника Романовского. По неосмотрительности пушки этой батареи были установлены на открытой площадке. Первые снаряды двух японских пушек упали невдалеке. Но как только дистанция определилась, на несчастную батарею посыпались ядра из двадцати четырех неприятельских орудий. Хотя жестокий огонь и косил артиллеристов третьей батареи, но пушки их не молчали. Снаряды подносили стрелки пехотного прикрытия. Раненый командир и офицеры не оставляли своего поста, ожидая выручки и поддержки.
– Куда же девался Лапэров? – волновался Романовский, увидев раненого капитана Бенуа. – Генерал заверил меня, что он вызвал еще две батареи на передовую линию.
– Следует убрать орудия с этой позиции при помощи стрелков, – сказал поручик Успенский.
– Нет! Сейчас только отвечать, и в этом наше спасение. Пока не отвлекут внимание врага, мы не можем передвигаться. Если бы здесь были все наши батареи, то бой протекал бы двадцать четыре на двадцать четыре… О, тогда бы им не сдобровать!
В разгар дуэли, когда почти вся орудийная прислуга выбыла из строя, в артиллерийский бой вступил поручик Садыков со своей «бычьей» батареей. И сразу картина изменилась. Попадания из поршневых орудий были исключительно удачны, и, кроме того, били они во фланг неприятеля. Японцы замолчали и стали перестраиваться, ожидая усиления нашего артиллерийского огня.
– На передки! – скомандовал Романовский.
Кони, взвинченные непрерывным гулом и треском рвущейся шрапнели, с вихрем пыли вывозили одно орудие за другим. Упряжки выпускались повзводно, то справа, то слева. Отвлеченные выстрелами «бычьей» батареи, японцы не сразу поняли маневр Романовского. Батарея была спасена. Пущенные вдогонку снаряды упали далеко сзади.
Первая и вторая батареи так и не прибыли в разгар боя. Неприятель наступал густыми колоннами: он понял наше артиллерийское бессилие. На левом фланге ранили генерала Надеина, а на правом – выходил из себя генерал Фок. Поручик Садыков остановил два полевых орудия отступающей третьей батареи и принял над ними командование.
– Пусть теперь сунутся, – буркнул он себе под нос. – Будем бить наверняка и подождем поддержки.
Бой утихал. Вражеские пушки замолчали, не стало видно и цепей пехоты. В это время к железнодорожному мосту подошли батальоны 13-го полка и взвод первой батареи. Задолго до заката наши отошли от первоначальных позиций. Отход глубоко взволновал солдат. Особенно поразило всех небрежное отношение к артиллерии. Третья батарея потеряла за полчаса почти весь свой состав офицеров и орудийной прислуги.
Вечером на станции Тафашин в ожидании поезда собрались раненые офицеры, солдаты и артиллеристы.
– Не понимаю, почему у нас плохо поставлена связь, – сказал поручик Пушков. – Одну батарею расстреливают, а остальные где-то далеко в резерве. Говорят, что им еще утром дано было распоряжение двинуться к мосту, но потом получилась какая-то путаница и все из-за устного, а не письменного распоряжения. И теперь не знают, кто напутал: ординарец, адъютант генерала или сам генерал.
– Командование батареи тоже не на высоте своего призвания. Установили пушки на открытом месте, да так, что и убрать некуда, – сказал подпоручик Бордюг.
