Машина Берта оставалась под окнами до самой ночи. Иногда Кристине чудилось, что Берт стоит за дверью. Хочет ворваться, объясниться. Что-то доказать, утащить ее к врачам, лечить. Кристина даже убежала в смежную квартиру. Она была очень смелой сегодня, пожалуй, никогда такой смелой она не была, устала. Но и приятное возбуждение билось внутри. Она не будет больше прятаться, она будет бороться за свою свободу. Говорить, что думает.
Она всегда слишком боялась огорчить других. Этот навык ей привили с детства. Будь удобной, если хочешь игрушку. Кристина боялась показать маме, что хочет в гости к дедушке, там вкуснее кормили. Боялась возразить бабушке, когда та ругала маму. Даже автору никчемной книги побоялась сказать, что не читала его произведение и читать не будет. Побоялась сказать Берту, что не хочет пирожных.
Но розы. Это шлагбаум. Граница. Кристина понимала, что загонит себя в ловушку, как с Густаво. Ради денег она согласилась позировать. И теперь она довольно богата, а на душе камень. Возьмет розы, и Берт будет ее обхаживать дальше. Обязательно потащит к врачам. К одним, другим. Потом начнет сокрушаться, что у них нет детей. Снова по врачем. Кристина не согласна так жить. И от Густаво она тоже отделается. Откупится. Или уйдет со скандалом.
“Я хочу любить, - написала она в ежедневнике. - Хочу. Но вокруг меня только любовь - кабала. Наверно, я сама притягиваю таких, кто будет меня мучить. Этот шаблон живет во мне с младенчества. Никогда не исчезнет. Берт, он вроде добрый, но я чувствую в нем угрозу, знаю, что он будет требовать от меня то, что я не смогу ему дать. Как мои родные. Густаво, он злой, ядовитый, его любовь ядовитая. Он как будто и не хочет меня, но тянет к себе. И я не хочу его, но зачем-то забрала его из больницы”.
Кристина писала и писала, на разные лады развивая одну и ту же мысль, что она не сможет найти свою любовь. И правильно, что она поломалась. Как забавно, что человеку не надоедает жалеть себя. Но еще забавнее, что жалеть себя приходится после того, как пожалела других. Кристина не замечала, что сама стала относиться к себе как ее родные. Требовала от себя любви, обещая взамен свободу и независимость.
Завершала свои заметки Кристина одинаково. Начинала писать “я помню, что…” и отпускала контроль. Чаще всего вспоминались мелкие детали. Дверь, закрытая на ключ, - Кристина не могла выйти из комнаты. Еда, простая и сытная, она появлялась, когда Кристина крепко спала. Однажды она притворялась спящей и караулила пару ночей, ожидая того, кто приносит еду. Никто не пришел. Он зря морила себя голодом. Все равно свалилась, заснула, и еда появилась.
Вдруг Кристина вспомнила ощущение чужих рук на своих плечах. Кто-то обнимал ее со спины, дышал в макушку. Руки затряслись, Кристина бросила ручку, забегала по комнате. Нет, она не хотела дальше вспоминать, не надо. Это страшно. Потом. Когда она почувствует себя уверенно. А может, вообще уедет в другой город и не оставит адреса. Кристина сжала руками виски, умоляя память не открываться, пощадить ее.
Остаток весны Кристина почти не притрагивалась к ежедневнику. Просто жила. Ждала лета и тепла. Потому что постоянно мерзла. Раньше она предпочитала это время года, а сейчас ее и лето не обрадовало. Кристина пришла на любимое место на набережной и смотрела на реку. Как она бурлит, вырываясь из-под плотины, и быстро успокаивается, когда пропадает давление извне. Кристина ждала Виолетту, которая попросила о немедленной встрече и была какой-то странной, нервничала, проглатывала слова от волнения.
