Сесть возле Тасеньки поручику не позволили – опять усадили между хозяйскими дочками.
– Что вас к нам привело? – спросил Петя, но его отец тут же сменил тему:
– Никаких разговоров о делах! Дела подождут, а сейчас я на правах хозяина дома велю всем пить чай и болтать о пустяках.
Ржевскому пододвинули чашку с чаем и тарелку пирожков, а поручик, поначалу взглянув на всё это без интереса, вдруг почувствовал, что в самом деле проголодался. С утра, мучаясь раздумьями, он толком не поел, а сейчас, когда дело обещало вот-вот пойти на лад, можно было и перекусить.
Меж тем оказалось, что завести разговор о пустяках непросто. Все молчали, пытаясь придумать тему, но первой вышла из затруднения старушка Белобровкина.
– А что, Александр, есть новости про твоего упыря? – спросила она.
Ржевский не знал, что ответить.
Вспомнив свой сон, поручик вдруг подумал, что это упырь украл Полушу: «Почему бы и нет? Либо сам украл, либо слуг подослал!» О своих догадках можно было сказать сейчас же: «Да, новости есть, упырь ворует крепостных», а Тасенька услышала бы и дала совет, но Бобрич запретил говорить о делах. Что же сказать?
К счастью, Ржевский не успел ни на что решиться, а то бы опозорился, потому что на Белобровкину все накинулись. Первой – жена Бобрича, которая беспокоилась за дочек:
– Прошу вас: не пугайте девочек. Дочери ещё с прошлого раза напуганы, – сказала она, хотя те не выказывали страха. Если кто и был напуган, то сама хозяйка дома.
– Бабушка! – укоризненно воскликнула Тасенька. – Упыри – это не пустяки.
– Неужели вы, госпожа Белобровкина, в самом деле верите в упырей? – с удивлением произнёс Бобрич, отправляя в рот ложечку с вареньем.
– Кант говорит, – будто отвечая на вопрос отца, заметил Петя, – что есть заблуждения, которые нельзя опровергнуть. Они могут исчезнуть лишь сами с приходом просвещения.
Тасенька нахмурилась. Она обиделась за бабушку, которую назвали необразованной, а сама старушка в который раз не расслышала:
– Чего-чего? Какое освещение?
– Просвещение, – пояснила ей Тасенька и пересказала слова Пети.
Кажется, чета Бобричей надеялась, что Белобровкина не поймёт намёка, но старушка всё поняла и решила дать отпор обидчику:
– Ишь! Просвещение! – воскликнула она. – Это ваше просвещение такие выдумки рождает, что в упырей скорее поверишь, чем в эти небылицы.
– Выдумки? – удивился Петя.
– А то! – продолжала наступление Белобровкина. – К примеру, как же можно верить, что люди ведут свой род от обезьян! А ведь эту небылицу просвещённые люди придумали.
– Теория не доказана, – с нарочитым спокойствием сказал Петя и отпил из чашки. – Но учёные, мнению которых я доверяю, говорят, что между человеком и современными обезьянами есть дальнее родство.
– А кто говорит? – спросил Ржевский. – Неужели Кант?
– Нет. – Петя повернулся к нему. – Хотя в его сочинениях я встречал замечания, указывающие на то, что Кант эту теорию знал.
– А кто тогда?
– Георг Лихтенберг.
– А ещё кто? – продолжал допытываться поручик, потому что вспомнил одно выражение про обезьян, которое слышал от полкового приятеля. Приятель был весьма начитан, а теперь Ржевский решил воспользоваться чужой мудростью, чтобы блеснуть.
– Других вы точно не знаете, – снисходительно произнёс Петя, а поручик хитро прищурился:
– Может, и знаю. Помнится, один учёный сказал, что человек похож на обезьяну, потому что тоже стремится залезть повыше. Обезьяна за плодами лезет, а человек – за чинами и орденами, но чем выше залезет, тем лучше обезьянья задница видна. – Ржевский громко захохотал. – Умно сказано? А? Умно?
