Все это потом – отрывочное и темное – мучительно выстраивал, кроил в подобие чего-то завершенного Игорек и с отчаянием признавался себе, что наболтал много лишнего и, может быть, даже непоправимо-рокового – с этой блататой нельзя связываться, нельзя откровенничать, на этом ведь погорела его мать… Единственное, что успокаивало, что он почувствовал тогда особую теплоту и преданность Тоньки. И это радовало, оставляло зацепку, что вместе они выберутся, выпутаются как-то вообще по жизни… Ну и конечно, оставалась надежда, что и урка тоже нажрался в хлам, ничего не помнит. Но на это была слабая надежда. Ведь как говорит Тонька, а она была потрезвее, она-то и доволокла его до дома, этот крендель не случайно выпроводил их через заднюю дверь, чтобы, значит, без лишних свидетелей все осталось. Значит, все четко соображал, продумывал детали. Да и прилип он к ним тогда на крыльце клуба только для того, чтобы пронюхать, есть ли у Бяки деньги, дошло через какое-то время до Игорька.
…Спровадив с довольно бесцеремонными понуканиями в ночь практически уже ничего не соображающих гостей через запасный выход с тыльной стороны клуба, Витек, довольный, что все было разыграно как по нотам, вернулся в директорскую комнату и первым делом спрятал поглубже в шкаф бутылку виски с клофелином (пригодилась все-таки). Чувствовал он себя превосходно. Этот дешевый фраерок, доходяга гребаный (хотя что-то он из себя мнит) при каком-то странном одобрении толстухи, рассказал ему все. Теперь он знал, где взять серьезное бабло… В самом добром расположении духа, вольготно закинув ноги на столик, Витек посидел в кресле, покурил, погрыз орешков. Пить больше не стал, впереди было еще одно важное дельце, в котором, знал по опыту, лишний алкоголь не помощник. Посидел, подумал, снял ноги со стола, энергично поводил вправо-влево раздвинутыми коленями. Боль в паху ушла полностью, нигде даже отдаленно не тянуло, не щемило. «И все-таки надо проверить на деле, – усмехнулся Витек, – тут выпивка еще как обезболивающее…» Через пару минут бодро встал с кресла, расправил модные, узкие штаны на коленях, поднял в стойку (подсмотрел в каком-то сериале) воротник рубахи и, не забыв щелкнуть выключателем на стене у порога, вышел в зал.
Было уже далеко за полночь, веселье угасало, притушили музыку, отключили пульсаторы света. Никто уже не плясал, не резвился, кто не ушел, утомленно расселись за столики по углам, вяло потягивали пиво и коктейли. Людка Демьянова, изнуренно-похудевшая, а от того еще более красивая, сидела с подружкой у барной стойки, прихлебывала из высокого стакана, улыбалась, искала рассеянно глазами что-то в воздухе. «Скучает… это то, что надо», – решил Витек, подошел и бесцеремонно положил руку на туго обтянутое джинсами бедро Людки:
– Грустно без мужика, Людок? Могу развеселить!
– Убери лапы, не в бордели! – грубо сказала Людка, сбрасывая руку Витька.
– Опаньки! Во мы как заговорили! – нехорошо засмеялся Витек. – Недотрога, значит. – И тут же поправился, поднимая руки вверх: – Не в настроении… понимаю, нет проблем… Может, чего-нибудь посущественнее этого пойла, для поднятия духа, так сказать… – Показал глазами на Людкину емкость с какой-то мутной жидкостью и долькой желтого лимона, проткнутого соломкой.
– Сегодня не хочется, – уже более миролюбиво сказала Людка и посмотрела на подружку: – Ты как? Я ухожу. – Соскочила с высокого табурета, стала застегивать ворот рубашки повыше. – Идем?
