– Проходите, садитесь.
Он всегда был с солдатами на «вы», не отступил от этого правила и сейчас. Биденко так же, бочком, сделал несколько шагов, осторожно сел на краешек стула.
– Вы на меня так смотрите, словно не узнаете, – сказал Беспалов. – Я сильно изменился?
– Изменился я, – ответил Биденко. – А вы, товарищ лейтенант, каким были, таким и остались.
– Капитан, – поправил его Беспалов.
– Извините, товарищ капитан, – сказал Биденко.
– Как вы тогда, после ранения?
– Отправили в Ташкент, отлежался там в госпитале, после этого вернулся домой. Сейчас, как видите, в полном порядке. А вы?
– А я только из госпиталя.
– Да вы что? – удивился Биденко. – Где это вас?
– У нас стреляют в одном месте, – ответил Беспалов. – Там и зацепило.
– И здорово зацепило?
– Если живой и говорю с вами, значит, не так здорово, – попытался пошутить Беспалов. Нищенский вид Биденко очень расстроил его, и он не хотел говорить о плохом. – Лучше скажите, как вы тут живете? Как устроены?
Биденко опустил голову, положил руки на колени, пошевелил пальцами, потом поднял глаза.
– Живем так, как нам позволяют. – И снова опустил голову.
– Работаете где-нибудь?
– Работаю, – тихо ответил Биденко.
– С кем-нибудь из наших ребят поддерживаете отношения?
– Сначала поддерживал, а сейчас нет. Все изменилось, каждый выживает, как может. Никогда не думал, что придем к этому.
– К чему? – спросил Беспалов.
– К тому, что пока мы защищали Родину, ее здесь разобрали по частям и прибрали к своим рукам другие люди. Такое ощущение, что живу в оккупированной стране.
– Кто же ее оккупировал?
– Разные. По форме носа и цвету волос не определишь. И наших среди них немало.
– Но если наши, какая же это оккупация?
– А они уже не наши. Они здесь только деньги заколачивают. Семьи у всех за кордоном. Дети на чужом языке в школах учатся.
– А у вас есть семья? – спросил Беспалов.
– Была. Теперь нету. Ушла от меня жена вместе с дочкой.
– Нерадостно все это, Максим. – Беспалов специально назвал сержанта по имени, видя, что тому в эту минуту особенно необходимо сочувствие.
– Какая уж тут радость, – согласился Биденко.
– А я вот рад, что увидел вас, – улыбнулся Беспалов. – Верите, нет, когда услышал ваш голос, сердце дрогнуло. Хотя мы и общались всего ничего, но вместе прожили целую жизнь. Разве не правда?
– Для меня это было лучшее время, – Биденко поудобнее уселся на стуле, расслабленно вытянул ноги. – Вот уж где действительно один за всех и все за одного. Я только теперь понял, как много это значит в жизни.
– Кто же нам мешает сейчас жить так? – Беспалов посмотрел в глаза сержанта, словно пытался прочитать в них ответ на свой вопрос.
– Все то же и мешает, – ответил Биденко, на лице которого уже не было той подавленности, с какой он появился на пороге. – Каждый стал жить сам по себе. У некоторых это получается, у абсолютного большинства – нет. Мы уже не народ, а, как теперь выражаются, только электорат.
– Неплохо бы всем нашим собраться и поговорить о жизни, – сказал Беспалов. – Может быть, что-нибудь придумаем.
Биденко не ответил. Посмотрел на Беспалова, на свои ладони, лежащие на коленях, снова пошевелил пальцами, потом сказал:
– Не знаю, кого и позвать. Есть у меня двое афганцев, тоже из диверсантов. Они вместе с нами служили, только в другой части. Да еще один парень, совсем молодой. Месяц назад с Кавказа вернулся. Мыкается по городу, работу найти не может.
