– А вдруг муж её убил?
– Да, ладно тебе. Ты, что этого тюфяка не знаешь? Он муху с носа сдуть не способен – только диван насиловать и философствовать, интеллигенция вшивая. Вот, Лен, какие дела. У нас тут говорят, новый маньяк объявился. Вдруг он Лидку нашу разделал, или ещё чего похуже!
– Чего ж тут может быть хуже? – Ленка растирала руки от противно забегавших мурашек.
– Как, что? Изнасиловал например?
– Дура, ты, Светка. – Ленка бросила телефон, который снова зазвонил ещё в полёте. Она прижала его щекой, а сама убирала со стола недоеденную картошку. Едва начатая банка тунца отправилась в Васькину тарелку, огрызок огурца в рот.
– Привет. Да какое тут настроение, Вань? Лидка пропала. Помнишь, маленькая такая. Три дня уже. Знаешь, прям мурашки пошли. Сразу жутко стало. Вань, а вдруг он жив? Нет. Ты не приедешь. Нет. Про семью мы говорили, они ни в чём не виноваты. Я сказала, нет. Да иди к чертям! – Телефон на этот раз долетел до дивана и зарылся в подушки.
Он ещё долго надрывался нежным Бесаме Мучо, пока Ленка плескалась в ванной. А потом, разрядившись, так там, среди подушек и затих, пока спустя несколько дней его не обнаружил не на шутку перепуганный Егоршин…
19.03.21
Глава 4. Если из стенки лезут руки…
При всей своей любви ко всяческого рода живности, горластого бабкиного петуха Женька ненавидела самой лютой ненавистью. Возможно, петух это чувствовал и, в свою очередь, как мог, мстил ей.
Месть его была изощрённой и страшной. С того момента, когда солнце только собиралось выползти из-за края земли, он, как штырь уже сидел на штакетнике под окном Женькиной спальни. И во всю свою лужёную глотку распевал бодрые песни.
В первую очередь девочка не просыпаясь, на ощупь закрывала окно. Во вторую залезала с головой под одеяло. Ватное. Летом. Но приходилось терпеть. Ибо ни одни беруши не помогали, или были бракованными. Или изверг переходил на инфразвук, который ввинчивался прямо в мозг.
Когда и одеяло не помогало, спастись от Золотого Голоса России, приходилось лезть под подушку. Бабка обычно так и находила на постели гору из подушек и одеял, и короткие пижамные штаны с голыми пятками.
– Ба, я убью этого гада. – Сонно тянула утром внучка.
– Ступай, детк. Топор тама, в сарае. О-ой, лапшу к обеду сварганим, вкусную-ю, душистую-ю. – Улыбалась бабка. – Пойдём, коровайчиков тебе напеку, со сметанкой.
– Ба, ну ведь десять часов всего…
– Вставай, вставай, всё царствие проспишь. А то телефон отберу, как мать велела. Ишь ты, поди до утра торчала тама, а теперя спать ей. Никто столько летом не спит. Зимой выспишься, а щас вон дел полно. И зверя свово корми иди, с утра у тарелки сидит. – Это про найдёныша. Бабка почти и не ругалась, когда Женька пару дней назад притащила его домой, так, слегка, для порядку.
Бабка, ворча себе под нос, прошаркала стоптанными тапками на кухню. А Женька вытянулась на кровати, сбросив жаркое одеяло на пол. Чёртов петух, с успехом выполнив добровольно возложенную на себя миссию по пробуждению Женьки, спокойно смылся по своим делам. Спать бы и спать. Но надо идти рвать крыжовник, а то бабка не отпустит на речку и нажалуется матери. У неё не забалуешь. Зона строгого режима, шутил отец.
Женька открыла глаза. А через секунду открыла ещё шире. Заодно на голове зашевелились волосы, а по спине и рукам поползли мурашки. На части стены и прилегающего к ней потолка, происходило нечто невероятное.
