– Он плакал, – сообщил мне Макс, рассказывая, как они с Коннором сидели на скамейке.
Приехав домой, он собирал вещи для очередной командировки.
– Такой большой и агрессивный, а плакал, как ребенок.
Я представила себе это, а потом попыталась представить ситуацию наоборот – Макс плачет, а Коннор его утешает, но вообразить плачущего Макса я так и не смогла.
– Я знаю, – говорю я Никки.
Если Коннор не хочет, чтобы жена знала о его переживаниях, не мне ей об этом говорить.
– Когда у Дилана томография?
Я рада сменить тему. К счастью, я замужем за Максом, а не за Коннором. Мой муж сосредотачивается на решениях, а не на проблемах, и он смотрит в будущее, а не копается в прошлом. Еще не хватало, чтобы мы оба раскисли.
– Сегодня. Да, Аарон?
Тот кивает.
– Во всяком случае, я постараюсь их поторопить, но тут всякое может быть.
Поначалу я стеснялась говорить при персонале. Я шепталась с Максом, словно мы сидели вдвоем в тихом ресторане, хотя мы просто обсуждали наши дела. А что еще оставалось делать – молчать? Шесть месяцев? Так что Аарон, Инь, Шерил и все другие медсестры слышали, как Макс ссорился с клиентами и Честером, помнили мои гневные тирады против уничтожения барсуков, якобы распространяющих туберкулез, и знали о моем чувстве вины перед родителями. Родители были невольно втянуты в мои стычки с Максом, вызванные напряжением и усталостью, и были свидетелями примирительных поцелуев, когда мы шли на мировую.
– Да я просто отключаюсь, – сказала Шерил, когда я спросила, не мешаем ли мы ей своими разговорами. – Вам может показаться, что я вас слушаю, но на самом деле я думаю, вероятно, о том, куда пропала моя сменщица, я раскладываю лекарства, регулирую капельницы, кормлю или переворачиваю пациентов…
– Ты переживаешь насчет томографии? – спрашивает Никки.
– Мамочки всегда переживают, – улыбаюсь я. – Но пока все идет хорошо. Его сняли с искусственной вентиляции легких, он неплохо дышит, температура нормальная… Постучим по дереву, – добавляю я.
Интересно, есть ли еще в мире место, где эта поговорка звучит так же часто, как здесь, и где она так же много значит?
– В среду доктор Халили сообщит нам, когда Дилана можно будет забрать домой.
– Вау!
На лице Никки отчетливо читается зависть, и я понимаю, что совершила промах. Мы уже завершаем наше долгое печальное путешествие, а для Слейтеров оно только начинается. И я заставляю себя сдерживаться.
– Но это будет не завтра. И не думаю, что вы пробудете здесь слишком долго.
Я помню горькую зависть, которая охватывала меня всякий раз, когда чьих-то детей переводили в обычные палаты. Ну почему они, а не мы? Когда же наступит наша очередь?
Теперь наша очередь, думаю я, глядя на Дилана.
