После гегемонии. Что будет с ними и с нами - страница 2

Аргументы этой книги, безусловно, применимы к некоторым отношениям между странами с развитой рыночной экономикой и менее развитыми государствами. У этих государств есть общие интересы, которые могут быть реализованы только через сотрудничество. Возможно, в более ограниченной степени мой анализ должен быть применим и к тем областям отношений между Востоком и Западом, где существуют общие интересы. В данной книге основное внимание уделяется сотрудничеству между развитыми индустриальными странами, что ни в коем случае не означает, что сотрудничество между Севером и Югом или Востоком и Западом невозможно или не нужно. Однако, чтобы проиллюстрировать и проверить свои идеи о сотрудничестве и разногласиях, я сначала сосредоточился на той области, где общие интересы наиболее велики и где выгоды международного сотрудничества легче всего реализовать. Тщательное распространение этой аргументации на отношения между Востоком и Западом и Севером и Югом, включая вопросы безопасности и экологии, было бы весьма желательным.

Под впечатлением от трудностей сотрудничества наблюдатели часто сравнивают мировую политику с «состоянием войны». Согласно этой концепции, международная политика – это «соревнование единиц в том виде природного состояния, которое не знает никаких ограничений, кроме тех, которые накладывают меняющиеся потребности игры и мелкие удобства игроков». Она анархична в том смысле, что в ней нет авторитетного правительства, которое могло бы устанавливать и обеспечивать соблюдение правил поведения. Государства должны полагаться на «средства, которые они могут генерировать, и договоренности, которые они могут для себя создать». В результате возникают конфликты и войны, поскольку каждое государство является судьей в своем деле и может использовать силу для выполнения своих решений. Преобладающие разногласия объясняются фундаментальными конфликтами интересов.

Если бы такое представление мировой политики было верным, то любое сотрудничество, которое имеет место, было бы производным от общих моделей конфликта. Сотрудничество между альянсами было бы легко объяснить как результат действия баланса сил, но общесистемные модели сотрудничества, которые приносят пользу многим странам, не будучи связанными с системой альянсов, направленных против противника, – нет. Если бы международная политика представляла собой состояние войны, то институционализированные модели сотрудничества на основе общих целей не должны были бы существовать иначе, как в рамках более масштабной борьбы за власть. Широкие модели международных соглашений, которые мы наблюдаем по таким разным вопросам, как торговля, финансовые отношения, здравоохранение, телекоммуникации и охрана окружающей среды, отсутствовали бы.

Другой крайностью по сравнению с этими «реалистами» являются авторы, которые считают совместную деятельность необходимой в мире экономической взаимозависимости и утверждают, что общие экономические интересы создают потребность в межнациональных институтах и правилах. Такой подход, который я называю «институционалистским» из-за того, что его приверженцы делают акцент на функциях, выполняемых международными институтами, рискует оказаться наивным в отношении власти и конфликтов. Слишком часто его сторонники включают в свои теории чрезмерно оптимистичные предположения о роли идеалов в мировой политике или о способности государственных деятелей усвоить то, что теоретик считает «правильными уроками». Однако у искушенных исследователей институтов и правил есть чему нас научить. Они рассматривают институты не просто как формальные организации со зданиями штаб-квартир и специализированным персоналом, а в более широком смысле – как «признанные образцы практики, вокруг которых сходятся ожидания».