Они считают эти образцы практики значимыми, поскольку те влияют на поведение государства. Продуманные институционалисты не ожидают, что сотрудничество всегда будет преобладать, но они осознают изменчивость интересов и утверждают, что взаимозависимость создает новые сферы сотрудничества.
В первые двадцать с лишним лет после Второй мировой войны эти взгляды, хотя и очень разные по своему интеллектуальному происхождению и более широким последствиям для человеческого общества, делали схожие прогнозы относительно мировой политической экономики и особенно относительно предмета этой книги – политической экономии стран с развитой рыночной экономикой. Институционалисты ожидали, что успешное сотрудничество в одной области «перекинется» на другие. Реалисты ожидали относительно стабильного международного экономического порядка в результате доминирования Соединенных Штатов. Ни одна из групп наблюдателей не была удивлена тем, что произошло, хотя они по-разному интерпретировали события.
Институционалисты могут интерпретировать либеральные международные соглашения по торговле и международным финансам как ответ на необходимость координации политики, вызванную фактом взаимозависимости. Эти соглашения, которые мы будем называть «международными режимами», содержали правила, нормы, принципы и процедуры принятия решений. Реалисты могут ответить, что эти режимы были созданы на основе принципов, отстаиваемых Соединенными Штатами, и что американская мощь была необходима для их создания и поддержания. Другими словами, для реалистов ранние послевоенные режимы опирались на политическую гегемонию Соединенных Штатов. Таким образом, и реалисты, и институционалисты могли рассматривать ранние послевоенные события как подтверждение своих теорий.
Однако после середины 1960‑х годов доминирование США в мировой политической экономике было поставлено под сомнение экономическим подъемом и растущим единством Европы, а также быстрым экономическим ростом Японии. Тем не менее экономическая взаимозависимость продолжала расти, а темпы расширения участия США в мировой экономике даже ускорились после 1970 года. Таким образом, на этом этапе институционалистские и реалистские прогнозы начали расходиться. С точки зрения строгих институционалистов, растущая потребность в координации политики, вызванная взаимозависимостью, должна была привести к большему сотрудничеству. С точки зрения реалистов, напротив, диффузия власти должна была подорвать способность кого бы то ни было создавать порядок.
На первый взгляд, реалисты сделали лучший прогноз. С конца 1960‑х годов появились признаки снижения масштабов и эффективности усилий по сотрудничеству в мировой политической экономике. По мере того как американская мощь ослабевала, ослабевали и международные режимы. Разрушение этих режимов после Второй мировой войны, конечно, опровергает наивную версию институционалистской веры во взаимозависимость как растворитель конфликтов и создатель сотрудничества. Но это не доказывает, что правомерен только реалистский акцент на силе как создателе порядка. Вполне возможно, что после падения гегемонистских режимов, после переходного периода раздора могут развиться более симметричные модели сотрудничества. Действительно, сохранение попыток сотрудничества в 1970‑е годы говорит о том, что упадок гегемонии не обязательно является предсмертным звоном для сотрудничества.
