После гегемонии. Что будет с ними и с нами - страница 23

Это не означает, что военная сила стала бесполезной. Она, безусловно, играла косвенную роль даже в отношениях США с их ближайшими союзниками, поскольку Германия и Япония вряд ли могли игнорировать тот факт, что американская военная мощь защищала их от советского давления. Более явную роль она сыграла на Ближнем Востоке, где американская военная мощь иногда применялась напрямую, но всегда оставляла тень, и где военная помощь США была заметна. Однако изменения в отношениях военной мощи не были основными факторами, влияющими на модели сотрудничества и разногласий между развитыми индустриальными странами после окончания Второй мировой войны. Только в случае с ближневосточной нефтью они были очень значимы как силы, способствующие изменениям в международных экономических режимах, и даже в этом случае (я утверждаю это в главе 9) более важными были сдвиги в экономической взаимозависимости, а значит, и в экономической мощи. На протяжении всего периода с 1945 по 1983 год Соединенные Штаты оставались гораздо более сильной военной державой, чем любой из их союзников, и единственной страной, способной защитить их от Советского Союза или эффективно противостоять серьезной оппозиции в таких регионах, как Ближний Восток. Рассматривая в этой главе взаимосвязь между гегемонией и порядком, а также сотрудничество гегемонов в главе 8 и упадок гегемонистских режимов в главе 9, я концентрируюсь главным образом на экологических источниках власти и на сдвигах в экономической мощи как объяснении перемен. Абстрагируясь от военных вопросов, мы можем более четко сфокусироваться на экономических истоках перемен.

Некоторые читатели, возможно, захотят раскритиковать этот рассказ, утверждая, что военная мощь была более важной, чем утверждается здесь. Рассматривая военную мощь лишь как фоновое условие для послевоенной американской гегемонии, а не как переменную, я приглашаю к подобным дебатам. Однако любая подобная критика должна помнить о том, что я пытаюсь объяснить в этой главе и в части III: не об источниках гегемонии (во внутренних институтах, базовых ресурсах и технологических достижениях в большей степени, чем в военной мощи), а о влиянии изменений в гегемонии на сотрудничество между развитыми промышленно развитыми странами. Я стремлюсь учесть влияние американского доминирования на создание международных экономических режимов и последствия ослабления этого доминирующего положения для этих режимов. Только если эти проблемы, а не другие вопросы, которые могли бы быть интересными, можно было бы лучше понять путем более глубокого изучения влияния изменений в распределении военной мощи, эта гипотетическая критика повредила бы моим аргументам.

Для марксистов фундаментальными силами, влияющими на мировую политическую экономику, являются классовая борьба и неравномерность развития. Межнациональная история динамична и диалектична, а не циклична. Маневры государств отражают этапы капиталистического развития и противоречия этого развития. Для марксиста бесполезно обсуждать гегемонию или функционирование международных институтов, если не понимать, что в современной мировой системе они действуют в капиталистическом контексте, сформированном эволюционными закономерностями и функциональными требованиями капитализма. Детерминисты могут называть эти требования законами. Историки могут рассматривать эти закономерности как некий ключ к разгадке довольно открытого процесса, на который тем не менее оказывает глубокое влияние то, что было раньше: люди сами творят свою историю, но не так, как им хочется.