Последнее искушение - страница 29

Мария сидела на высокой скамье в маленьком дворике своего дома и пряла. День был еще достаточно длинным, стояло лето, и свет медленно отступал с лика земного, не желая уходить совсем. Люди и скотина возвращались с полевых работ, хозяйки разводили огонь, чтобы готовить ужин, вечер благоухал горящими дровами. Мария пряла, и мысли ее неустанно вращались вместе с веретеном, воспоминания и воображение сливались воедино. Жизнь ее стала полуправдой-полусказкой, годами трудилась она ради скромного дневного заработка, и вдруг откуда ни возьмись, словно павлин в ярком оперении, явилось чудо и укрыло ее измученную жизнь длинными золотыми крыльями.

– Ты ведешь меня, куда Тебе только угодно, Господи, и делаешь со мной – что только Тебе угодно: Ты избрал мне мужа, Ты подарил мне сына, Ты наделил меня страданием. Ты велел мне кричать, и я кричу, велел мне молчать, и я молчу. Да и кто я такая? Горсть глины, которую Ты мнешь в дланях Твоих. Делай из меня все, что Тебе угодно, об одном только молю Тебя, Господи: сжалься над сыном моим!

Белоснежный голубь вспорхнул с кровли стоявшего напротив дома, на мгновение задержался у нее над головой, хлопая крыльями, а затем горделиво опустился на устилавшую двор гальку и принялся расхаживать кругами у ног Марии. Распустив хвост, выгнув шею и запрокинув голову, он смотрел на Марию, и его круглый глаз блистал в вечернем свете рубином. Голубь смотрел на нее и говорил с нею, желая поведать какую-то тайну. О, если бы здесь оказался почтенный раввин: он понимал язык птиц и мог бы истолковать… Мария смотрела на голубя, затем, сжалившись над ним, отложила веретено и нежно-нежно позвала его. Голубь радостно вспрыгнул к ней на сведенные вместе колени и, словно в желании этих колен и заключалась вся его тайна, уселся там, сложил крылья и замер.

Мария почувствовала сладостную тяжесть и улыбнулась.

«О, если бы Бог всегда так сладостно нисходил на человека!» – подумала она.

И едва Мария подумала это, на память ей снова пришло то утро, когда оба они, обрученные, поднялись на вершину пророка Ильи – на возлюбленную небесами гору Кармил – просить пламенного пророка быть им заступником перед Богом, чтобы родить сына и посвятить его милости Божьей. Вечером того дня они должны были вступить в брак и еще до рассвета отправились за благословением к огненному громоликующему отшельнику. На небе не было ни облачка, стояла мягкая осень, людской муравейник уже собрал урожай, сусло уже бродило в крупных глиняных чанах, связки смокв сушились на перекладинах. Марии было пятнадцать лет, а жених был седовлас и опирался на роковой расцветший посох, сжимая его крепкой рукой.

В полдень они поднялись на святую вершину, стали на колени, прикоснулись кончиками пальцев к окровавленному острому граниту и вздрогнули: из гранита вырвалась искра и обожгла палец Марии. Иосиф раскрыл было уста, чтобы вызвать свирепого властелина горы, но не успел: из небесных глубин примчались набухшие гневом и градом тучи и с воем закружились смерчем над острым гранитом. А когда Иосиф бросился, чтобы схватить нареченную и укрыться с ней в пещере, Бог метнул повергающий в трепет перун, земля и небо смешались, и Мария упала навзничь, потеряв сознание. Когда она пришла в чувство, открыла глаза и огляделась вокруг, то увидела, что Иосиф лежит лицом вниз на черном граните, разбитый параличом.