– Он хороший человек, – сказал он мне.
– Я его полюбил, – ответил я искренне.
Да, так и было. Прошло много лет, прежде чем мы снова встретились, но я по-прежнему его любил.
После отъезда Рагнара Младшего осталось ощущение пустоты, но мне приятно вспоминать ту весну и то лето, потому что, когда настали долгие дни, Элдвульф выковал мне меч.
– Надеюсь, он будет лучше первого, – грубо сказал я.
– Первого?
– Того, который был у меня, когда мы атаковали Эофервик, – пояснил я.
– Ах, того! Это не моя работа. Твой отец купил его в Беревике, и я ему говорил, что меч плохой, но то был единственный короткий меч. Наверное, уток им резать было бы сподручно, но не сражаться. А что с ним сталось?
– Он согнулся, – ответил я, вспомнив, как хохотал Рагнар над моим оружием.
– Мягкое железо, мальчик, мягкое железо.
Существовало два вида железа, как объяснил кузнец, – мягкое и твердое. У твердого получался хороший режущий край, но оно было ломким, и меч из такого металла мог сломаться от первого же сильного удара. А клинок из мягкого железа мог согнуться, как и случилось с моим детским мечом.
– Значит, нам нужно и то и другое, – пояснил кузнец, готовя железные пруты.
Их было семь. Три – из твердого железа, и сам Элдвульф не вполне понимал, почему оно таким получается, он знал только, что заготовку нужно подержать в горящих углях, вынуть в нужный момент и охладить, тогда металл будет твердым и негнущимся. Остальные четыре прута были длиннее, гораздо длиннее, и Элдвульф держал их в угле не так долго. Эти четыре он вертел, пока каждый из них не превратился в спираль. Они по-прежнему оставались прямыми, но туго скрученными и сделались такой же длины, как и пруты из твердого железа.
– Зачем ты это делаешь? – спросил я.
– Увидишь, – загадочно ответил он, – скоро увидишь.
Итак, он подготовил эти семь прутов, каждый толщиной в мой большой палец. Три – из твердого металла, который Рагнар называл сталью, а четыре – из мягкого, скрученного в тугие спирали. Один из жестких прутов был длиннее и чуть толще остальных, он и стал основой меча, а дополнительная длина требовалась для гарды и рукоятки. Элдвульф начал стучать молотком по этому пруту, превратив его в полосу, похожую на очень тонкий и очень непрочный меч. Потом положил сверху и снизу главного стержня по две спирали из мягкого железа, словно ножны, а оставшиеся два прута положил по бокам, чтобы сделать края. Выглядело все это нелепо, этакий пучок прутьев… Но тут-то и началась главная работа: горн горел, молот стучал, металл раскалялся докрасна, черная окалина съеживалась, сгорая и отпадая, молот мелькал, искры летели, погруженный в воду металл шипел, – и приходилось терпеливо ждать, пока рождающийся клинок охлаждается в лохани с ясеневыми стружками.
Потребовалось несколько дней, чтобы сделать меч. Ковка, охлаждение и нагревание повторялись снова и снова, и я видел, как четыре спирали мягкого железа, теперь слившиеся со сталью, образовали удивительный узор – орнамент из завитков, тянувшихся по металлу дымными струйками. При нормальном освещении завитков было не видно, а в сумерках или на холоде, если подышать на клинок, они проступали. «Змеиный вздох» – так назвала Брида этот призрачный узор, и я решил дать такое имя и мечу – Вздох Змея. Элдвульф завершил работу, сделав бороздки по обеим сторонам вдоль середины клинка. Он сказал, что тогда меч не будет застревать в теле врага.
