Мама слушала эти рассказы, тихо улыбаясь и едва заметно одобрительно кивая, из чего я сделала вывод, что таинственный Роэль нравится ей уже так же сильно, как и мне. Не могу не отметить здесь, что в описываемый момент моей жизни я и не думала о том, чтобы так или иначе связывать с ним свою судьбу. Для меня он был чем-то вроде идеального героя потрясающей легенды. Мне нравилось слушать истории о нем, я хотела посмотреть, как он выглядит, но никаких других притязаний на его сущность я не испытывала. Все: прогулки по Амстердаму, рассказы о Роэле, предстоящий бал – все это я воспринимала лишь как мимолетное приключение, которое могло бы завершиться в любой момент, если бы я того захотела. Я не относилась ни к чему серьезно и не задумывалась о том, что у мамы и тети Лотты могут иметься какие-либо другие планы на мой счет.
Когда настало время, мы отправились в дом семьи Менсинг, что располагался через две улицы от жилища Лотты и Ханнеса. Я заметно волновалась, но не из-за предстоящей встречи с Роэлем, а скорее из-за того, что это был мой первый официальный выход в свет. Никогда в жизни я еще не была в подобном обществе и теперь очень боялась показать себя не с лучшей стороны. Лотта всю дорогу успокаивала меня и уверяла в том, что бал пройдет изумительно, и что все, кто окажется там, будут только и делать, что восхищаться мной. Правда, от мысли о том, что все это общество станет смотреть на меня (и неважно – с восхищением или без него), мне становилось только еще страшнее входить в сей дом. Я чувствовала, как дрожит от волнения все тело, и Лотта, заметив это, взяла в свои теплые руки мои трясущиеся ладони, а затем сказала:
– Не бойся, я не отойду от тебя сегодня ни на шаг.
Дом семьи Менсинг показался мне более красивым, чем дом Ханнеса и Лотты, но менее прекрасным, чем собор. В честь дня рождения Роэля все вокруг сияло огнями так, что, несмотря на поздний час и внутри дома, и снаружи него было светло, словно днем. К дому вела довольно высокая мраморная лестница, и, взойдя по ней, мы оказались перед парадным входом, где нас встретил дворецкий. Он любезно поинтересовался нашими именами и, узнав их, с поклоном пропустил внутрь.
Оказавшись в праздничной зале, я замерла и несколько мгновений не могла прийти в себя от изумления. Меня переполняло смешанное чувство восторга и ослепления. Словно наивный ребенок, я зачарованно озиралась, любуясь великолепием обстановки этой залы. Никогда еще мне не приходилось видеть столько утонченного богатства. Боже мой, как сияли огни, отраженные от множеств стеклянных витрин, изумительных хрустальных бокалов и прекраснейших камней, украшавших шеи и платья дам! Я не знала, что делать, как делать, да и вообще, делать ли, и, если бы Лотта не заметила моего смущения, я так и осталась бы стоять посреди залы с открытым от восхищения ртом. Лотта же осторожно взяла меня под руку и тихо, так чтобы слышали только она и я, спросила:
– Все хорошо?
– Да, – сказала я, приходя потихоньку в себя, но все еще озираясь по сторонам.
– Если хочешь разглядывать обстановку, то постарайся придать лицу выражение скептического недовольства, – она лукаво усмехнулась и добавила: – Эти люди очень любят капризы.
Я благодарно улыбнулась Лотте, хоть и понимала, что разглядывать все эти совершенства с выражением недовольства на лице я никогда не смогу. В зале звучала тонкая, чувственная музыка. Я поискала глазами музыкантов, но не нашла их и решила, что, возможно, они скрыты от глаз гостей какой-нибудь ширмой. И все же музыка мне нравилась, и я даже почувствовала, как едва заметные мурашки пробежали по спине – до того нежна была эта мелодия. Через нее я словно почувствовала прикосновение Бога. Да и все здесь, все эти совершенства, были пропитаны Его бесконечной благодатью. Мне здесь очень нравилось.
