Далее после серии коротких незначительных вопросов и реплик мы покинули «Ресторанчик Флитвуда», и я, поблагодарив друга и распрощавшись с ним, уже бесповоротно убеждённый в абсурдности предлагаемой мне работы, постоял ещё немного, глядя, как старина Кёртис неспешно бредёт домой вдоль Федерал-стрит в сторону шоссе, ведущего из Ньюберипорта в Инсмут.
Да-а-а, старый дремлющий Аркхем, древний тёмный Мискатоник… что тут ещё сказать: с каждым прожитым годом я всё больше и больше подхожу вашей седой престарелой компании. Ещё лет пять-шесть назад я бы принял вызов и с неиссякаемым энтузиазмом отправился выводить на чистую воду правящую шайку этой самой «Фермы», а теперь уже нет, не хочу. Всю свою сознательную и уже почти конченую жизнь я потратил на поиски и обнаружения, поимку и расследования, и теперь по прошествии многих лет и десятков сотен раскрытых дел могу с уверенностью сказать, что скрыть в нашем мире можно практически всё, даже самое чёрное дерьмо, также как и сбежать от любого наказания, правосудия и сыщика. Да-да, я в этом полностью убеждён. Можно, по крайней мере, в нашей стране. Однако при всём при этом на свете есть одна вещь, которая найдёт тебя везде, где бы ты ни скрывался и ни прятался, от него не спастись, оно, в конце концов, прикончит тебя, если не найти компромисс жить с ним мирно. Это – твоё прошлое. Так считала Лили.
Если в какой-то миг внутри поселяться жалость и сожаление о когда-то содеянном, ты пропал. Это скотское чувство будет преследовать тебя и медленно убивать, заглядывая в глаза с потёртого выцветшего от времени фотоснимка. Эти картинки, голоса из прошлого буду сводить с ума, и единственным спасением станет работа, которая исключит любую возможность оставаться наедине с собственными мыслями. Полностью зарывшись в дела, а в оставшееся время с помощью бутылки, тебе кажется, что ты обрёл какое-никакое душевное спокойствие и вывел формулу возможного существования. Однако чёрная дыра внутри растёт, она снедает тебя всё больше и больше, и в один момент добирается до твоих снов, где ни алкоголь, ни работа уже не спасут.
Наша жизнь во снах напрочь лишена какого бы то ни было милосердия: если прошлое изводит разум исключительно воспоминаниями, образами былого, то сны помимо этого рисуют нам фантасмагорические кошмарные картины, как настоящего, так и возможного будущего. Более того отвращение, страх и ужас – далеко не самые худшие чувства, с которыми мне случается просыпаться посреди ночи в липком поту с учащённым сердцебиением. Гораздо хуже этого – грёзы об утерянной гармонии, спокойствии и разменянном недостижимом счастье, исчезнувшее мимолётное видение которых опустошает, выдирает сердце, выворачивает душу наизнанку, после чего ты обращаешься к выпивке.
Количество ошибок, сделанных в прошлом, прямо пропорционально выпиваемому в отпуске алкоголю, не так ли, старина Массачусетс? Ты спрашиваешь, смог бы я выпить море? Знаешь, что, дружище, наверное, я уже его выпил.
– Нужно завязывать, Генри. Иначе эта зараза тебя сожрёт, – с сожалением сказал мне однажды Джори, когда я признался ему в том, что меня постоянно мучает один и тот же кошмар.
– Каждую ночь я вижу мужчину. Лица его невозможно разобрать, он всегда стоит и что-то записывает. Смотрит на меня и записывает в свою тетрадь. Казалось бы, что тут такого, да? – кажется, было раннее утро, и я ещё находился под впечатлением ото сна, поэтому говорил сумбурно, сбивчиво и возбуждённо. – Но это жутко. Я не понимаю, что происходит там, во сне. Иногда он стоит в переполненном людьми баре и смотрит на меня, иногда я встречаю его в гостиной чужого дома, а ещё он может стоять на улице и заглядывать ко мне в окно. В иной раз он разворачивает ко мне свою тетрадь с записями, указывая на что-то. Он хочет, чтобы я прочитал, понимаешь! Но я всегда просыпаюсь в этот момент. Всегда. Смешно, да? Наверное, но всё же это такое неприятно дерьмо, Джори, – безнадёжно признался я.
