Это была картина какого-то неизвестного художника, и судя по царапинам на раме, особой ценностью она не обладала, хранилась у кого-то дома, а потом была продана на стихийном рынке за символическую цену. Но что-то в изображённом сюжете сильно цепляло Менди, наверное, потому, что на ней была запечатлена рыжая девушка схожего с ней телосложения, которая лежала среди цветов, от удовольствия прикрыв глаза, а рядом с ней был мужчина, крупный, с копной роскошных тёмных волос. Они явно были увлечены друг другом, но открытого эротизма художник не изобразил. Менди подумала, что отношение матери к картине обусловлено тем, что у девушки голые ноги и плечи, но сама она не считала это чем-то недопустимым.
– Если так, матушка, стоит убрать её наверх, а здесь повесить какой-нибудь пейзаж? – заговорила Менди.
– Пейзаж, – согласно кивнула женщина, и Менди не смогла сдержать ещё более широкую улыбку, а потом поспешно стянула её, вспоминая, что на ней траурное чёрное платье. При этом перед Катрин она не почувствовала вины – она сделала всё, что было в её силах, и даже больше, и теперь, оказавшись в стенах своего дома, она могла позволить себе расслабиться.
Поднявшись к себе, Менди поспешила переодеться. Она не стала надевать на себя что-то яркое – жёлтое платье осталось в шкафу, она остановила свой выбор на светло-зелёном платье, а потом вдруг вспомнила картину внизу и уже потянула руку к розовой мягкой ткани, и в этот же момент передумала. Волосы она связала зелёной лентой, самостоятельно сделав косу и решила заняться отложенными делами. Пинетки для младшего из племянников она упаковала в маленькую коробку, украсила её бантом и отставила на полку над письменным столом – это она подарит Джуди, как только она приедет со всей своей семьёй.
Весь оставшийся день Менди пыталась отвлечься от мыслей о похоронах, этим же она занималась и два оставшихся дня до приезда сестры. Она практически ни с кем не разговаривала, с головой уходя в чтение книг, иногда всё же спускалась в библиотеку, понаблюдать за работой отца и помочь ему с правильным построением предложений, подбором слов и компоновкой текста, чтобы лучше передать смысл исходного, переводимого текста. Обычно мистер Блумфилд переводил с греческого, латыни, но были у него и специальные заказы, и тогда он выполнял работу по переводу книг с шотландского, ирландского и валлийского. Не редко это были старые семейные записи, чьи-то личные дневники, в которых хранилась информация об основателях семьи. Мужчина уходил в это с головой, и несмотря на то, что он знал множество семейных тайн, никогда не рассказывал их ни Менди, ни своей жене, ни ещё кому-то другому. И в принципе он уважал частную жизнь своих клиентов, поэтому дочь не всегда имела возможность ему помочь, в противном случае ей станет известно то, что должно оставаться между мистером Блумфилд и заказчиками. Его жена же редко проявляла интерес к деятельности своего мужа, пусть и считала её высшим благодеяньем и очень гордилась огромными познаниями различных языков своего супруга. Свои дни она проводила как самая настоящая домоправительница, поэтому в доме не было экономки. Миссис Блумфилд контролировала работу прислуги, раздавала им поручения, хранила ключи от всех дверей, а также ведала всеми финансовыми вопросами. Таким образом она создавала максимально комфортные условия для жизни своего супруга, который мог позволить себе не задумываться ни о чём кроме переводов. Своей матери Менди помогала, но с меньшим энтузиазмом чем отцу, так как она понимала, что в любой момент женщина может вспомнить о том, что её дочь всё ещё не реализовала себя в этой жизни. Поэтому чаще Менди принадлежала самой себе, она занималась тем, что сама себе придумает – чтением, рисованием, шитьем или же сочинением стихов, но этим она занималась очень редко, так как считала, что рифма её совсем не складная, не текучая как река, и поэтому стихи её не имеют право на существование.
