– Надень другой, я помогу тебе выбрать.
У Николая Валерьевича одежды было немного, но все, что имелось, было отличного качества, тут уж он себя не обижал! Пару раз я даже принимала участие в его шопинге.
Он, как и большинство мужиков, не любил магазины, мгновенно в них потел, злился на непонятливость продавцов и всегда спешил поскорей покончить с покупками. Но для меня делалось исключение: все платья, туфли, сапожки, даже белье он долго и придирчиво оценивал, прежде чем утвердительно мотнуть головой и полезть за кредиткой.
Ну а что такого?!
Галатея должна быть в шелках!
А в последнее время я решила шить вещи у портнихи, потому что это действие очень ладно укладывалось в наш с профессором быт.
Живем мы на Пятницкой, в старинном доме.
Коммуникации, правда, давно тут прогнили, и как ни маскируй воздух дорогими палочками-ароматизаторами, все равно в туалете болотом каким-то попахивает. Зато потолки здесь – под четыре метра.
А сам дом – это не просто дом, а архитектурный памятник!
Это вам не моя трешка-малогабаритка в убогой серой панельке.
И живу-то я с профессором! Я еще пешком под стол ходила, а он уже оперировал тех исключительных и смелых дам «Страны Советов», которые могли себе позволить многое, и пошивать одежду в дорогих ателье в том числе.
Николаю Валерьевичу идея с ходу понравилась.
Давно пора. Прелестная мысль.
Так мало того, когда я нашла достойную и относительно недорогую портниху, он и на примерку собрался вместе со мной!
Я отговаривала, как могла, мол, куда тебе еще тащиться после работы, но он настойчиво просил посещать ее в таком случае по утрам и мужественно сидел по полчаса в кресле, прежде чем я выплывала в куске шелка, заколотого булавками.
Ада считала, что он любил меня.
А я считала, что он любил во мне свои фантазии.
Он любил игру, которую он сам же и придумал, чтобы не только продлить, но и раскрасить себе жизнь.
Наверное, истина, как обычно, была где-то посередине.
И еще профессор давал мне пусть неустойчивое, но все же ощущение того, что у меня снова есть семья.
Это – причина номер один.
К тому же (а чего кривляться-то, как есть, так и говорю!) он давал мне возможность безбедно жить и иметь при этом какой-никакой, но статус.
Но забирал он гораздо больше.
Но это сложно кому-то объяснить.
Да мне и некому…
Люди видят только то, что хотят видеть.
А мне на них глубоко плевать, на людей.
Мы вышли из подъезда под летящий, чудный первый снежок. Такси уже подъехало. Я заказала «Волгу» с шашечками, как хотел профессор. Во многих мелочах он был консервативен и сентиментален.
Воспитанный до мозга костей, профессор галантно открыл предо мной заднюю дверцу и не забыл поправить мое длинное, в пол, платьице, чтоб не помялось.
В компании хмурого таксиста мы выехали на такую же неприветливую московскую набережную.
Сегодня утром я пыталась навести порядок в коробке с витаминами и биодобавками. Я закупала все это по Интернету пачками, и кое-что уже было просрочено.
На банке со спирулиной стоял срок годности: март следующего года.
Сейчас, глядя на первый снег, мне казалось, что это все, существующее уже где-то во временно-пространственном континууме, будет не со мной, а где-то на совершенно другой планете: и март, и апрель, и май, проклятый май…
Я поняла: если разговор сорвется или пойдет не по тому руслу, если поездка на Кипр по каким-то причинам не состоится, я просто не доживу до весны.
