– Итак, я увидал ее, – говорил он сам с собою, расхаживая взад и вперед по небольшой комнате, – я слышал ее, я говорил с ней, я насладился дивной музыкой ее голоса, и она воспевала славу Греции. Наконец-то я нашел давно желанный кумир моих грез! И, подобно кипрскому ваятелю, я вдохнул жизнь в создание своей мечты.
Долго продолжался бы страстный монолог влюбленного, но в эту минуту чья-то тень мелькнула на пороге, и уединение Главка было нарушено появлением молодой девушки, по летам почти ребенка. Она была одета в простую белую тунику, ниспадавшую от шеи до щиколоток. В одной руке она держала корзину с цветами, а в другой – бронзовую вазу с водой. Черты ее лица были сложившиеся не по возрасту, тем не менее мягкие, женственные. Неправильные сами по себе, они казались красивыми, благодаря необыкновенной прелести выражения. В ее лице было что-то неизъяснимо трогательное, оно привлекало выражением кроткого терпения. Черта затаенной грусти согнала улыбку с ее уст. Что-то нерешительное и робкое в походке и несколько блуждающий взор очей заставлял подозревать недуг, которым она страдала с детства: она была слепа, но в самих глазах ее не было заметно никакого недостатка – они сияли меланхолическим, матовым блеском, чистым и безоблачным.
– Мне сказали, что Главк здесь, – могу я войти? – спросила она.
– А! Нидия, это ты? – сказал грек. – Я был уверен, что ты не забудешь моего приглашения!
– Рассчитывая на это, Главк только отдает справедливость самому себе, – он всегда был так добр к бедной слепой девушке.
– Да и кто мог бы относиться к ней иначе? – отвечал Главк с нежным, братским состраданием.
Нидия вздохнула и, помолчав немного, проговорила, не отвечая на его замечание:
– Ты недавно вернулся?
– Сегодня в шестой раз я вижу солнце в Помпее.
– Здоров ли ты? Впрочем, лишнее об этом спрашивать: может ли быть болен тот, кто видит землю, которая так прекрасна, как уверяют?
– Я здоров, а ты, Нидия? Но как ты выросла! В будущем году тебе придется задумываться над ответами твоим поклонникам!
Снова яркая краска залила щеки Нидии, но, вспыхнув, она нахмурила брови.
– Я принесла тебе цветов, – молвила она, опять не отвечая на замечание, очевидно, сильно взволновавшее ее. Ощупав руками столик возле Главка, она поставила на него корзину:
– Цветы мои скромны, зато свежи, – сейчас только что сорваны.
– Если б сама Флора принесла их мне в дар, и тогда я не мог бы так обрадоваться им, – отвечал он ласково, – повторяю свою клятву грациям, что не буду носить иных гирлянд, кроме тех, что сплетены твоими руками.
– А как ты нашел цветы в твоем виридариуме? Хорошо они растут?
– Удивительно! Вероятно, сами лары ухаживали за ними!
– Ты радуешь меня – ведь я приходила, как только могла найти досуг, поливать их в твое отсутствие.
– Как мне благодарить тебя, прелестная Нидия? – Главку и во сне не снилось, что найдется в Помпее добрая душа, которая вспомнит о его любимцах!
Руки девочки задрожали, а грудь ее заволновалась под туникой. Она отвернулась в смущении.
– Нынче солнце слишком сильно печет, это вредно для бедных цветочков, – промолвила она. – Я не должна забывать их. Я была больна и вот уже десять дней не приходила навещать их.
– Больна, Нидия! Но твои щеки стали румянее прежнего.
– Я часто хвораю, – отвечала слепая трогательным тоном, – и с годами все сильнее и сильнее грущу о своей слепоте… Но надо позаботиться о цветах.
