Все более и более изумляясь, Рудольф смотрел то на один, то на другой пузырек, которые ему вручил доктор Зигомала.
– Но для чего же нам пить эту жидкость, доктор? – спросил он. – Зачем сжигать каждый вечер по двадцать ее капель? Неужели для очистки воздуха? Мы ведь не больны – ни я, ни моя сестра.
– Вы ошибаетесь, господин граф, – промолвил Зигомала, – вы больны, вы и мадемуазель ваша сестра, столь больны, что без этого лекарства, вероятно, не проживете и недели.
– Вы, верно, смеетесь над нами, сударь!
Луиджи Альбрицци коснулся руки Рудольфа и с легким упреком сказал:
– Разве смеются над теми, кому преданы?
– Простите, простите! – воскликнул граф. – Но…
– Вы желаете знать, как называется ваша болезнь? – продолжал Зигомала. – Нет ничего проще. Она до того странная, что живет не в вас, но в другом человеке, угрожая тем не менее именно вам, вследствие чего вы и должны защитить от ее пагубных последствий. Имя ее – Ненависть. Ненависть, которая ведет к смерти.
– К смерти? – повторил Рудольф, вздрогнув. – Так королева-мать хочет…
– Королева-мать хочет вас отравить, вас и мадемуазель де Солерн, господин граф, – проговорил Луиджи Альбрицци. И мадемуазель де Солерн – в первую очередь… дабы заставить вас страдать перед смертью.
– О, Боже! И эта жидкость, господа…
– Надежное противоядие, – сказал Зигомала. – О, на госпожу Екатерину Медичи работает немало великих мастеров смерти, но и эти мастера не до конца познали свою науку. И доказательством тому служит тот факт, что действие всех их ядов можно нейтрализовать. Если вы, господин граф, и ваша сестра в точности будете следовать моим инструкциям, вам нечего будет бояться жала великолепной вдовы его величества короля Генриха II.
Рудольф де Солерн, бледный и задумчивый, продолжал рассматривать полученные флаконы.
– Сомневаетесь в эффективности данного средства, господин граф? – спросил Луиджи Альбрицци.
Рудольф опустил пузырьки в карман камзола и поочередно пожал руку маркизу и доктору.
– Вот мой ответ, господа, – сказал он. – Вы спасаете меня… меня и мою обожаемую сестру. С этого дня я весь принадлежу вам. Несколько минут назад, господин маркиз, вы советовали мне не судить вас, если когда-либо, по моему мнению, вы будете заслуживать порицания. Можете поступать так, как вам заблагорассудится; после того, что вы сделали для меня, даже если вы ударите меня в лицо, я не подумаю, что вы хотите меня оскорбить!
– Прекрасно! – весело воскликнул Альбрицци. – Достойный ответ! А теперь, Скарпа, мы возвращаемся во дворец. Сколько длилась наша прогулка? Минут сорок. Могу поспорить, нашего отсутствия даже не заметили.
Так оно и было; когда они возвратились в гостиные Лувра, никто и виду не подал, что видел, как они отлучались.
Только что закончилась вторая павана, в которой Карло Базаччо вновь выступал в роли кавалера мадемуазель Жанны де Бомон.
Подойдя к шевалье, Альбрицци прошептал:
– Как наши дела?
Карло Базаччо иронично улыбнулся.
– Как нельзя лучше! – ответил он. – Я ей нравлюсь, и ей уже хочется меня любить. Ах! Если у мадемуазель Екатерины де Бомон – той, что монашка – такое же страстное сердце, как у ее сестры-фрейлины, полагаю, вскоре, мой друг, мы уже сможем развлечься!
– Да-да! – промолвил Луиджи. – Согласен с вами, дорогой Карло: если дела так пойдут и дальше, вскоре мы оба от души позабавимся здесь, в Париже.
Взрыв смеха, раздававшийся из группы, окружавшей графа Лоренцано, заставил Альбрицци повернуться в ту сторону.
