Проскользнув сквозь толпу, ко мне приблизилась Морган. Она тоже промокла, но все же не так, как я. В руке у нее была пачка салфеток. Я, дрожа, взяла у нее полпачки и сказала: – Извини, но я, кажется, потеряла одну из твоих золотых сандалий на парковке.
Все вокруг рассмеялись, как будто это была шутка.
По лицу Морган на мгновение, только на мгновение скользнула тень разочарования, но она тут же коснулась моей руки и сказала:
– Ничего. Мы вернемся сюда завтра утром и поищем ее.
Я огляделась по сторонам:
– А где Элиза?
– Пошла в кафетерий, чтобы принести бумажные полотенца. – Морган похлопала меня по спине и добавила: – Пойду сниму куртку. Встретимся в туалете.
– Заметано.
Я поспешила в туалет и, прежде чем открыть его дверь, по дороге дала пять еще нескольким ребятам и девчонкам.
Туалет был пуст.
Может быть, потому, что в нем было непривычно тихо, я наконец услышала, как с моей одежды на пол капает вода. Моя куртка тяжело отвисла, пух стал неподъемным, как свинец, и я слышала, как в моих дешевых резиновых сапогах хлюпает вода.
Я придвинула лицо к зеркалу. Мои волосы выглядели ужасно. Узел распустился, превратившись в бесформенный мокрый комок за левым ухом, а косички начали расплетаться. Я быстро вынула из волос заколки-невидимки и попыталась расчесаться пальцами, но пряди слипались от нанесенного на них лака. Тогда я повернулась к держателю для бумажных полотенец и начала быстро крутить его рукоятку, пока рулон тонкой оберточной бумаги не раскатался до пола. Я оторвала большой кусок и принялась начисто вытирать лицо, но бумага под моими пальцами немедленно расползлась на ошметки. Я начала было подводить глаза карандашом, но руки у меня так тряслись, что я бросила подводку обратно в сумку и решила, что только подкрашу губы и наложу на скулы немного румян.
В это время в туалет зашла Элиза с двумя рулонами бумажных полотенец. Настоящих белых бумажных полотенец, которыми люди пользуются у себя на кухнях. Они впитывали воду так же хорошо, как пляжные полотенца, и не шли ни в какое сравнение с той говнистой оберточной бумагой, что висела в нашем туалете.
– Слава богу, что ты их принесла, – сказала я. – По-моему то, что называется бумагой в этом туалете, это просто паршивый тонкий картон.
– А ты хоть и мокрая, но выглядишь неплохо.
– Ну, спасибо и на этом, – засмеялась я.
И тут сквозь облицованные плиткой стены до нас донеслась наша любимая песня, которую мы, скорее всего, будем крутить все лето. Мы завизжали и заторопились к выходу, сгорая от желания немедля броситься в пляс.
– Пусть Банди только попробует не разрешить нам сегодня танцевать допоздна, – сказала я, доставая из сумочки помаду.
– Да! Да! Кили, ты просто должна ее упросить! – воскликнула Элиза, наклоняясь над одной из раковин.
– Ну да, как же! Банди ненавидит меня почти так же сильно, как ненавижу ее я.
– Не понимаю почему. Ведь ты входишь в список отличников каждый семестр.
Даже сейчас ненависть нашей директрисы ко мне кажется мне каким-то извращением. Я очень хорошо училась – в основном у меня были пятерки – и всегда входила в список отличников. И я всегда активно участвовала в работе школьной модели Конгресса – во всяком случае, до той истории с Ливаем Хемриком.
Я расстегнула молнию своего промокшего пуховика, подумала было положить его на батарею, чтобы он высох, но потом передумала и с размаха швырнула его на пол.
