Слово действительно стремилось вырваться на язык. Перейти из состояния мысли в состояние звука. Обрести речевое выражение. Размножиться – осесть в ещё чьей-то голове.
– Но я хочу его сказать. Гриня, я постараюсь завуалированно. Железяки ничего не поймут.
– Нет, Люк, нет! Не смей! – мой друг кричал и умоляюще смотрел на меня. Его лицо было изжёвано страхом. – Алгоритм в глазу синтика распознает любое слово из списка запрещенных с утраченным смыслом, как бы ты его ни завуалировал.
Гриня не спеша подошёл к ближайшему квадрату. Нагнулся. Коснулся ногтем указательного пальца плоскости.
– Прости, Люк. Ничего личного.
– Я хочу его произнести. Почему нет? Это всего лишь слово. Тем более мы не знаем его смысла. Гриня, мы не знаем его смысла! Это всего лишь набор звуков… Бессмыслица!
Гриня провалился под квадрат.
Тяжело и часто дыша, я остался сидеть на скамье.
Синтетики сопровождения ушли восвояси, вернулись в стройное скопление себе подобных. Их клиент, мой лучший друг, антимодный очкарик Нового Эдема, ушел под квадрат. Ушел подобно тому землееду, подобно недавнему свидетелю предательства. Только в отличие от них Гриня отправился туда добровольно. Под квадратом он попал в такую же капсулу, что и эдемцы-преступники. Только помчался он в ней не на колбасный завод, а туда, куда ему захотелось. Скорее всего друг помчался домой, чтобы погрузиться в ванну с антистрессовым желе и потребить расслабляющий сидр. А может направил капсулу в Музей Отрезвления, чтобы утишить смуту, которая наверняка возникла внутри порядочного эдемца после последних мгновений нашего разговора.
Дрон-окулюс, зависавший недалеко, также улетел, туда, где в нем была потребность. Я остался наедине с собой. Одиноко сидящими система не интересовалась. Даже если одинокий посетитель зелёной зоны пробормочет вслух что-то запретное, то произойдет, как говорилось в Книге Закона, бесполезный круговорот слова: мозг, язык, уши, мозг. Обладатель слова просто убедится – это его личная ноша, личная проблема. Пустил в себя слово – обуздай его, приручи. Иначе, оно овладеет тобой и вырвется наружу.
Как только Гриня провалился, у меня пропало всякое желание проговаривать последнее слово предателя. Оно словно затаилось во мне, упокоилось. Но даже если бы я хотел его проговорить, вряд ли смог бы.
Меня одолел страх.
Даже мысленно проговаривать это слово было страшно. Мне казалось, что его слышат все. И для этого нет необходимости облекать его в звуковую форму.
Покинув зелёнку, я двинулся по главной улице города-государства. Гринина стратегия «быстро идёшь – быстро богатеешь» меня не вдохновляла. В своих пеших передвижениях я руководствовался иной формулой: не спеша идёшь – долго живёшь.
Широкая в полкилометра улица пронизывала прямой стокилометровой линией Новый Эдем, разделяя его на две половины. Я шел по правой, вдоль «Шипов Земли», района маргиналов и отщепенцев. Островерхие стометровые башни были настолько одинаковы, что если бы не комбинации нулей и единиц на их округлых рёбрах, то никакая мышечная память не помогла бы. У древних для таких случаев были навигаторы. Но и города у них были совсем другими.
Мне не нужны были ни навигатор, ни цифры на домах. Магазин, в котором работала моя девушка, я мог найти с закрытыми глазами.
– Привет, Лиза!
– Привет, Люк! – девушка в оранжевой футболке с логотипом ритейла ответила не оборачиваясь. Закрепив на стенде последнюю бирюльку, Лиза повернулась ко мне. Поцеловала в щёку. – В зелёнке был?
