Купеческое дело в этих краях война пресекла беспощадно, в один сезон разрушив четырехсотлетний уклад. К Ныробу группировка продвигалась медленно, с большой опаской, постоянно делая разведку. Противника нигде не встретили. Вошли в село без боя. Исправно работавший в Ныробе телеграф, обеспечивший связь со штабом армии, доброжелательность начальника узла связи и прочих представителей местной власти, готовых к сотрудничеству безо всякого принуждения, совершенно сбили с толку «английское войско». Рейд казался теперь успешным и вовсе незатруднительным. В Чердыни полагали быть к вечеру 30 ноября. Накануне в Никольской церкви, в той самой, будто бы чудом за ночь выстроенной, служили молебен. После, уже в сумерках, Артур с Иваном Котельниковым, прапорщиками Варзухиным и Терентьевым отправились взглянуть на яму, в которой целую зиму провел ныробский узник, дядя отрока Романова, будущего родоначальника династии. Он едва ли не первая жертва Смутного времени, начавшегося с узурпации власти Борисом Годуновым. Над ямой – часовня. А вокруг сад, огороженный богатой каменной оградой. Священник, провожавший офицеров, пояснил, что место это для паломников православных всегда было святое, а благоустройством сада власти занялись по случаю празднования 300-летия династии Романовых.
– Праздновали, праздновали, – тихо проговорил священник. – В Чердыни гимназистки аллею из трехсот берез высадили. Почитали царствующее семейство. Почитали искренне. А трех лет не прошло, те же девицы по улицам с красными флагами бегут, юбки выше колен задрали, долой царя, говорят, прости меня Господи, помилуй неразумных и накажи примерно.
– Помилуй или накажи? – ехидно заметил Котельников.
Артур состроил в ответ сочувственную гримасу. К Богу оба молодых человека относились с большой долей скепсиса.
– Смотря в каком порядке, – глубокомысленно заметил подошедший только что и слышавший заключительную сентенцию священника подпоручик Алашев. – Накажи, а потом и помилуй. Логично. А знаете ли, господа, тут в селении имеется неплохой кабак для проезжающих. Мы с вами хоть и не заморозчики, но жалованье получено – надо ли его беречь до Чердыни, в которой еще черт знает какие неприятности могут нас ожидать?
– Черт знает какие неприятности помимо революционных гимназисток, задирающих юбки выше колен? – мечтательно процитировал священника прапорщик Варзухин.
Гимназисток офицеры Печорского полка не видали уже больше года, и перспектива завтрашнего набега на Чердынь по-особенному их теперь бодрила. Компания отправилась в заведение под неодобрительное вслед ворчание священника, долго запиравшего на амбарный замок ворота сада, в котором находилась яма с часовней.
Ныроб еще не огородился высокими сугробами. А снегопадов тут ждали: окна высоко над землей, не заглянешь. Да и зачем, кого высматривать? Село кипело походной суетой, нанесенной сюда нечаянным военным вихрем. Завтра поднимутся батальоны, уйдут, и опять надолго опустеют здешние улицы – все четыре. Разве что бабенка с коромыслом протопчет валенками стежку до колодца, тявкнет собачонка от скуки или кошка пробежит. Хотя нет, кошка – это слишком. Кошки по домам на печках сидят, по клетям да голбцам мышей ловят. На улицу хвоста не кажут здешние кошки. Тихо этой зимой в Ныробе, не в пример прошлым годам, жизни совсем нет.
Группа военных, подбадривая друг друга, свернула с Храмовой улицы на Романовскую. Поскрипывая свежим, едва схватившимся на вечернем морозе снегом, быстро пошли в разведанном направлении ужинать. Краем глаза Артур заметил женскую фигуру, появившуюся из ворот справного дома. Кольцо засова будто нарочно звякнуло, он и обернулся. Женщина замешкалась, пропуская мимо компанию белогвардейцев.
