Оставив вампира истекать вязкой синей жидкостью, она отступила назад в ужасе от содеянного. Ноги еле держали её, но она изо всех последних сил бросилась к выходу. Слетев по лестнице кубарем, она еле доползла до двери и отворила её, истерично дёргая замок прежде, чем смогла справиться. Вперёд, в метель прямо в этой окровавленной белой ночнушке. Замерзая, она поджала посиневшие губы и с трудом открыла тяжёлые ворота, покидая особняк. Тогда её коснулись тёплые руки. Заворачивая Ангелину в тёплый громадный пуховик, Глеб смотрел на неё ласково.
– Вы молодец, Ангелина Егоровна. Я было подумал, Вы не сделаете этого. Вы действительно достойны нашей большой цели.
Земля ушла из-под ног, но то было и не нужно. Она ощутила спокойствие, тепло, когда Глеб осторожно поднял её на руки, кутая в тёплую одежду. Захотелось спать от того, что наконец она снова окажется в безопасности. Может он и есть дом? Это данная ей надежда, и ради неё она должна была совершить столь зверский поступок? Доказать небесам, что достойна той любви.
Серые облака затянули небо, дело шло к дождю. Несколько человек выносили длинный чёрный гроб из особняка, однако до конца из монархистов никто не верил в такие перемены. Соболезнования сыпались лишь от людей незнакомых, а близкие Виктории оставались молчаливы. Она вышла на улицу, накрыв плечи чёрной шалью. Лицо её от света скрыли чёрные очки и зонт с широкими полями.
Чёрный гроб погрузили под землю в пугающей тишине. Княжна смиренно выдержала всю процессию похорон и не проронила ни слезинки. Возможно, горечи в ней действительно не было, потому как это не свойственно вампирам вроде неё – за её триста лет потерь было просто не счесть, да и старику уже было достаточно, однако отчего-то на сердце тяжесть. На прямых ногах она проследовала до своей кареты и на секунду замерла, сжав в руках подол своего платья.
Лизавета вывела её из транса, коснувшись плеча кончиками пальцев.
– Вы как? – поинтересовалась она.
Фигура Виктории покачнулась. Казалось, она вот-вот свалится с ног, и Лизавета подхватила её под руки, оттащив к узкой лавке.
– o mój Boże[1]! – воскликнула Дарья, подходя к ним. – Дорогая, полуденный свет вреден для Вашей кожи. Вам дурно?
Но Виктория замотала головой, намекая на то, что сейчас она в полном порядке. Тогда Дарья села рядом с ней и поправила своё платье.
– Не стыдитесь, поделитесь с нами, – добавила Лизавета всё таким же звонким голосом.
– Поверьте, Лизавета, Вы последняя, с кем я бы поделилась!
– Вы разбиваете мне сердце, – произнесла наигранно дворянка и театрально положила руку на лоб, словно теряет сознание.
– По крайней мере, если Вы откроетесь нам, Вам станет в разы легче.
– Не поймите меня неправильно, я не испытываю больших переживаний касаемо дедушки, просто… это всё моя вина, – она закрыла лицо руками, её шея и руки покраснели, покрываясь сыпью.
– Что Вы такое говорите? – воскликнула Дарья.
– А я знала, что это Вы его так!
– Лизавета!
– Нет, я и пальцем его не тронула. Глупо повелась, привела в дом анархистку. Какой позор! – прошептала Виктория, дабы её никто не услышал.
– Что? Вы их видели?
– Одну. Я приняла её себе во служение, хотела дать шанс сиротке, а она предала моё доверие и вонзила клинок в горло моего деда.
– Вы ни в чём не виноваты, – произнесла твёрдо Дарья. – Виноваты только анархисты, раз пошли на такую дерзость, и они обязательно заплатят за всё своей головой.
