«Неужто это тот самый мурза, которого я сшиб с коня пулей в первом сражении под Кашлыком? – вдруг вспомнил Яков. – Мои казаки, битого в левую ногу, повязали его. Атаман Ермак держал мурзу осень в плену, а после сражения на озере Абалака посылал к Кучумке с письмом, чтобы покорился хан русскому царю и встал под его руку! И вот опять свиделись! Воспляшет теперь мурза на моих косточках, вона как осклабился, мой взгляд поймав, чисто голодный кот, обеими лапами ухвативший нерасторопную мышь!»
– О чем пытали тебя, Фрол? – громко спросил есаул Яков, желая знать, что успел рассказать промысловик татарскому хану, ежели это и в самом деле хан Кучум.
– Что я мог рассказать? – со слезами в голосе прокричал в ответ Фрол, пожимая плечами. – Нешто я разбираюсь в ратных делах атамана? Нешто я пересчитывал казаков и стрельцов по весне? Я знаю толк в соболях, песцах, лисьем меху да особливо в шкурах редкого в Сибирских краях черного волка, а в ратных людишках…
– Ой-а! – От резкого удара плетью по обнаженной голове Фрол взвизгнул, вскинул перед собой связанные руки, закричал: – Мурза Кутугай, зачем бьешь по голове? Нешто с тобой так атаман Ермак поступал, в плен взявши на сражении?
«Это он, мурза Кутугай! – теперь вспомнил имя этого татарина-великана Яков. – Стало быть, Фрол ничего не рассказал. Держись, Яшка, скоро и за тебя возьмутся!»
Кутугай подошел к есаулу, которого кинули рядом с Фролом коленями на кочковатую землю перед креслом, спинка и сиденье которого были покрыты узким продолговатым ковром ярко-синего цвета, через толмача задали первый вопрос:
– Князь Карача знать хочет, сколько казаков и стрельцов теперь после холодной зимы у вашего атамана? Какое оружие и сколько еды? – довольно четко по-русски спросил пожилой морщинистый толмач, обличием больше похожий на безбородого ногайца.
– Князь Карача может еще раз встретиться с нашим атаманом под Кашлыком или на Абалаке! Там ему и покажут, сколько казаков да московских стрельцов у атамана Ермака! – дерзко ответил есаул Яков, зная, что живым ему все равно из рук оскорбленного им мурзы не спастись. – Или князь боится захромать на какую-нибудь ногу подобно мурзе Кутугаю?
Мурза выкрикнул какое-то ругательство и начал бить есаула плетью по голове, по плечам, куда попало. Похоже было, что от ярости кровь ударила ему в голову и он не владел собой. Толмач, не пересказывая все, что кричал татарин, словно старый ворон каркал одно и то же, в такт ударов плетью взмахивая рукой вверх-вниз, вверх-вниз:
– Собака, собака, собака.
Князь Карача выбросил перед собой руку с растопыренными пальцами в сверкающих перстнях, и Кутугай нехотя отошел от пленных и о чем-то горячо заспорил с князем. Толмач со злорадной усмешкой прокричал Якову решение князя Карачи:
– Казак храбрый, казак смелый, сам ускорил свою смерть! И я буду радоваться, когда увижу смерть твоих товарищей с атаманом, которые недавно на Волге убили моего отца! Он с послами ходил в Москву, а казак Ивашка Кольцо – он здесь, в Кашлыке, я видел! – напал и многих убил! И ты, наверно, там был, да?
– Был! И тем горд, потому как отваживали ваших разбойных мурз нападать на наши поселения и хватать пленных для продажи в Крым и в Бухару! И еще не так будут вас бить казаки, попомни, ногай, мои предсмертные слова!
Карача, теряя терпение, снова выпалил из себя несколько злых коротких фраз, толмач поклонился в его сторону, повернулся к есаулу с вопросом:
