Последний день лета - страница 44

– …короче, понял, там минут сорок всего плыть, а потом Васильевна поведет нас на какое-то, по ходу, древнее кладбище. Не по курсам, что́ мы там будем делать, но потом, понял, будет свободное время, которое нам не понадобится, потому что Танаис – это срака мира, там даже сникерс негде купить…

Шаман кивнул кому-то за спиной разглагольствующего Крюгера, улыбнулся (не как обычно, а со сжатыми губами) и пошел в сторону плакучей ивы, под которой сидела на траве стайка одноклассниц. Витя обиженно осекся на полуслове. Пух прищурился, всмотрелся и неожиданно для себя покрылся ледяными мурашками – Шаману из-под ивы махала Аллочка. Более того: блондинка вскочила на ноги, подлетела к Шаману и, не обращая внимания на выпученные глаза одноклассников, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку!

– Откуда они вообще друг друга… – начал Пух.

– Да вот не насрать тебе, – рявкнул обиженный безразличием своего недавнего спасителя Крюгер. – Всё равно она, понял, овца тупорылая.

Пух кинулся на друга с кулаками, поскользнулся на влажной от росы траве, споткнулся и грохнулся прямо на осколки бутылки, – всё это заняло меньше секунды.

– Аркаша, ты чего?! Вставай! – закричал Новенький.

Крюгер, так и не успевший понять, что сейчас (чуть не) произошло, кинулся поднимать воющего Пуха с газона. Аркашина ладонь была рассечена в нескольких местах, из порезов сочилась кровь. Крюгер присел на корточки, чтобы оценить масштаб трагедии.

– Да ладно, Пухан, че ты распищался? Две царапинки, тьфу. Вон, зырь, я у Нового на грабли утром напоролся – кровища, понял, до сих пор хлещет!

– Это была кочерга, и я уже сто раз извинился! – прошипел Новенький, на которого никто не обратил внимания. Пух продолжал причитать.

Крюгер покосился в сторону причала, неподалеку от которого кучковались учителя, рывком поставил Пуха на ноги и быстро сказал:

– Завязывай ныть, понял? Щас Васильевна услышит и отправит тебя домой к свиньям собачьим, обосрешь нам всем экскурсию.

Он, кажется, успел забыть о том, что еще недавно считал поездку в Танаис дурацкой затеей.

– Ольга Васильевна-а-а! Скорее сюда! Аркаша покалечился! Кто-нибудь, вызовите скорую! Ребята! На помощь!

Сраный Питон.

– Убью засранца, – выразил общее мнение Крюгер.

Конечно же, Ольга Васильевна уже бежала к ним прямо по газону – перепуганные глаза, покосившаяся прическа, несколько отличниц-прилипал в кильватере. Пух сориентировался в ситуации и засунул порезанную ладонь в карман, поморщившись от боли, – после этого он сделал большие глаза и с наигранным удивлением уставился на учительницу истории. Питон суетился на периферии зрения, размахивал руками и всем своим видом изображал ужас и беспокойство за одноклассника.

– Чупров, не говори глупостей, я в полном порядке!.. Ой, доброе утро, Ольга Васильевна!

Аркаша старался не кривиться: что бы там ни говорил Крюгер, порезы казались глубокими и ощутимо болели. Кроме того, непонятно, в какой дряни валялась бутылка и кто ее до этого мусолил, – Пух разом вспомнил все мамины рассказы о страшном Заражении Крови, от которого можно было умереть.

Запыхавшаяся историчка остановилась в шаге от пострадавшего и с подозрением его оглядела – так, успел подумать Аркаша, наверняка рассматривали злодеи «Стальную крысу» Джеймса ди Гриза в романах Гарри Гаррисона. Перед Ольгой Васильевной стояла дилемма. Существовала вероятность, что Худородов действительно поранился, но скрывает это, чтобы попасть на экскурсию. С равной долей вероятности этот хитрый восьмиклассник мог над ней издеваться в рамках какой-нибудь очередной шутки – точнее, как было принято говорить у ее подопечных, прикола. Крутившийся неподалеку Петренко выглядел озабоченным – историчка не могла этого знать, но Степа думал, что, возможно, скрывать порезы Пуха было не такой уж хорошей идеей. Экскурсия экскурсией, но вдруг Аркаша занесет что-нибудь в рану, ему ампутируют руку, а он, Новенький, никогда в жизни себе этого не простит.