– Добрый вечер, входи скорее! – ласково произнесла Аня, видя, что я молчу.
– Добрый! – ответил я, оторвавшись от созерцания, и протянув букет. – Ты просто чудесно выглядишь! Прими, пожалуйста, цветы, они для тебя.
– Спасибо! Они невероятно красивые! – обрадовалась девушка, приняв розы. – Обожди, пожалуйста, минутку, я их поставлю в вазу и вернусь.
– Конечно, можешь не спешить, – произнёс я, приходя в спокойствие.
Она вернулась почти мгновенно. Прихватив небольшую сумку с лёгкой курткой, Аня подала мне руку, и мы отправились на улицу. Доехав до Тверского бульвара, я помог ей выйти из автобуса, и мы неспешно двинулись по тротуару вдоль зданий, исполненных в классическом стиле, продолжая наше знакомство.
– А ты не возражаешь, что мы держимся, словно настоящая пара? – произнес я, ощущая переплетение пальцев рук.
– Нет, мне понравилось общаться с тобой, почему не побыть с приятным человеком, – ответила Аня, на секунду сжав сильнее.
– Согласен, но разреши узнать: сделала ли ты какую-либо запись после матча? – поинтересовался я, любуясь спутницей.
– Да, но в ней говорилось не совсем о футболе. А вот мы и на месте! – воскликнула девушка, указав на адрес на рашётчатой ограде.
Дом писательских собраний практически не выделялся среди остальных строений, потому как скрывался за пышными кронами деревьев, высаженных плотным строем по всей площади сада. Лишь оказавшись у входа, я удивился, что стены имели яркие золотистые цвета, а стиль сталинского ампира придавал ему особенность, которая, если бы не листва перед ним, заставляла бы засматриваться всякого прохожего.
Внутреннее содержание удивляло не в меньшей степени, его светлые коридоры, исполненные в тёплых тонах, и просторные окна арочной формы, открывающие вид на вечереющую столицу, заставляли моё воображение разыграться и невольно выдумывать истории, которые могли происходить в этих стенах.
Поднявшись на второй этаж по мраморной лестнице, мы оказались в просторном светлом зале. В помещении находилось много круглых столиков, за которыми сидели люди, образующие полукруг перед прямоугольным столом в центре. Перед ним выступал один из литераторов, зачитывая свежий стих, а другие, слушая его, и делая пометки в блокнотах, тихонько обсуждали произведение. Присев за свободные места перед парой товарищей, мы с Аней стали невольными слушателями их беседы.
– Никуда не годится, слишком серьезный и, признаюсь, материалистический стих, – раздраженно начал долговязый молодой человек с короткой тёмной прической, – таких сейчас пруд пруди, а литература должна развлекать читателя, но про это, похоже, все позабыли.
– Полно тебе, Леонид Валентинович, по мне так он довольно содержательный, про труд, товарищество, освоение страны… – не успел окончить его более крупный, лысый коллега.
– Нет, Виталий Николаевич, – перебил его первый литератор, перечеркнув что-то в блокноте, – именно об этом сейчас все работы, а чтобы увлечь читателя, придать ему атмосферу уюта и теплоты, разгрузить после рабочего дня, никто и не думает! Все подсовывают ему вновь про труд, подвиги, словно он не имеет права переключиться и задуматься о высоком, но более приземленном! Скажем, о любви, мечтах, личном уюте, комфорте. Про это и надо писать!
– Тут я с тобой не соглашусь, – ответил безволосый, дополняя речь жестикуляцией рук, – мы пролетарская интеллигенция, а значит, обязаны поддерживать труженика, чтобы он не мечтал об абстрактно высоком, а приближал мир, где коллектив, в масштабе государства, станет основой развития общества. Получается, говорить следует о конкретном, о том, что не только понятно и близко всем, а не только тебе, но и поддерживает рабочего в тонусе, не вгоняя его в пустые рассуждения.
