Я стремительно скатываюсь вниз по ступеням и мчусь к окну, огибая сзади диван подальше от розового велосипеда и оставляя за собой следы лап в пыли. Знаю, что успею, но все равно боюсь опоздать, не в состоянии что-либо с собой поделать. Однако круги света ложатся на стены в аккурат под нужным углом. Запрыгиваю на небольшой, зеленый, покрытый макраме столик. Если встать на задние лапы и немного потянуться вверх, можно заглянуть в дырочку и увидеть за ветвями небольшого дубка улицу. В воздухе за мной тянется серебристая, светящаяся веревочка.
Остальные дырочки сделаны на высоте тедова роста, и мне до них не дотянуться. Для меня это единственная возможность выглянуть на улицу. Отверстие маленькое, размером, пожалуй, с двадцатипятицентовую монету. Мне видно совсем немного: кусок бугристого дубового ствола, несколько голых зимних ветвей, и за ними пара футов тротуара. Пока я смотрю, серое небо капитулирует и тихо ложится на землю снег. Тротуар постепенно исчезает под белым покровом, на каждой ветке застывает узкая белая кайма.
Это все, что мне известно об этом крохотном уголке мира. Думаете, я против? Думаете, тоскую, что не могу выходить на улицу? Ничуть. Там опасно. Мне и этого достаточно – до тех пор, пока у меня есть возможность видеть ее.
Надеюсь, Тед не передвинет столик с макраме. Что-что, а это он точно может. Тогда я бы точно взбеленилась, хотя терпеть не могу выходить из себя. Если она еще не пришла, я подожду. Это, конечно же, и есть любовь. Стойкость и терпение. Этому меня научил Бог.
Впереди нее шествует запах, сочась в воздухе, будто стекающий на тост мед. Своей грациозной походкой она заворачивает за угол. Как бы я ее описала? Она полосатая, будто припорошенный пылью тигренок. У нее желтые глаза цвета кожуры спелого яблока «голден», ну или мочи. Я в том смысле, что они просто прекрасны, как и она сама. Она останавливается и потягивается – то в одну сторону, то в другую, выпуская свои длинные, черные коготки. Потом быстро моргает, когда ей на нос опускаются снежинки. У нее из ротика торчит что-то серебристое, вероятно, хвост. Небольшая рыбка типа анчоуса или сардинки. Мне всегда хотелось узнать, какая на вкус настоящая рыба. Мне достаются начос с сыром, остатки куриных наггетсов или же стейк с истекающим сроком годности из отдела «7-Eleven», где все продается со скидкой. А когда в животе действительно не на шутку заявляет о себе голод, мне приходится просить Мрака для меня поохотиться. (Я хоть и отвергаю любое насилие, но этот мир был создан не мной, поэтому раз надо, значит надо.)
«Надеюсь, твоя рыбка вкусненькая», – безмолвно шепчу я кошечке. Потом глажу лапкой фанерный лист. «Я люблю тебя». Ветер нарастает и переходит в стон, воздух плотнеет от кружащего в вихре снега, она уходит прочь черно-золотистой вспышкой. Представление окончено. Бог дал, Бог взял.
Увидев ее, я обычно люблю просто немного посидеть и подумать. Но тихий вой возвращается вновь, на этот раз уже громче. Я до боли и красноты расчесываю лапкой ухо. Разницы – никакой. Откуда этот звук, будь он неладен? ИИИИИоооиииииии, и так без конца и края. Как я могу чем-то заниматься, когда в ушах стоит этот звон? Будто маленькие часы. Даже хуже, потому как у меня такое чувство, словно этот звук спрятался где-то внутри меня и больше никогда не прекратится. От этой мысли на душе становится неуютно. И о чем же этот набат возвещает? Что ждать от грядущего? Мне срочно нужно наставление.
