Лулу подняла на сестру широко распахнутые глаза и тихо сказала:
– Не злись.
Они молча пошли обратно. Лулу вложила свою ладошку в руку Ди, та взяла ее, потому как вокруг было много народу, но держала едва-едва и не стала отвечать, когда сестренка ее пожала. Лулу горестно скривила личико. От ее обиды Ди стало хорошо. У нее в груди гулко билось сердце. Она думала о дневнике, который хранила в вентиляционном отверстии в полу. Каждый раз, убирая дневник, она привинчивала крышку обратно. Лулу, наверное, долго его искала. Должно быть, взяла из папиного набора инструментов отвертку, отвинтила крышку, прочла дневник и завинтила обратно… От этой мысли Ди захотелось шлепнуть сестру, увидеть, как та заплачет. Ведь если Лулу захочет, то может разрушить ее жизнь.
С пяти лет Ди мечтала учиться в Тихоокеанской балетной школе. А чтобы добиться согласия родителей, она потратила еще одиннадцать. Там учились и мальчики, и девочки. Жить Ди предстояло в студенческом общежитии. Стоило ей упомянуть об этом обстоятельстве, как родители буквально исходили тревогой. Ди почти могла разглядеть в их глазах надежду на то, что этому что-нибудь да воспрепятствует. И ее поведение послужило бы отличным предлогом.
– Я ничего не скажу, Ди Ди, – произнесла Лулу, – клянусь. И читать его больше не буду.
Но Ди покачала головой. В конечном итоге Лулу все равно расскажет. Может, даже непреднамеренно, но это не важно. Так уж она была устроена. Ди придется схоронить дневник в первом попавшемся мусорном баке, а потом сказать, что Лулу все выдумала. Она надеялась, что этого будет достаточно.
Лулу устроилась в тени зонтика у маминых ног. Та дремала, прижимая к груди журнал. Папа сидел в полосатом шезлонге и читал книгу, то и дело потирая глаза. Он тоже устал и клевал носом.
Лулу сложила бантиком губки, взяла ведерко с совочком и стала копаться в песке.
– Какой я красивый камешек нашла, – заявила она, – Ди Ди, хочешь я тебе его подарю?
И протянула его сестре, в ее глазах плескалось беспокойство.
Ди не обратила на нее внимания.
– Можно мне искупаться? – спросила она отца.
– Полчаса, – ответил он, – если к этому времени не вернешься, я зову копов.
– Отлично, – сказала Ди, повернулась и для проформы закатила глаза, хотя на самом деле была удивлена.
Отец, должно быть, вконец выбился из сил, потому как обычно не оставлял ее без присмотра.
– Не торопись, Далила, – крикнула ей вслед мать, – возьми с собой сестру.
Ди уже отошла на достаточное расстояние, дабы прикинуться, что ничего не слышит, и зашагала дальше по лабиринту из цветных полотенец, пляжных зонтов и ветрозащитных щитов, чем-то напоминавших живую изгородь. Она не знала, кого или что ищет, и лишь понимала, что ей, дабы что-то эдакое могло произойти, надо остаться одной.
Ди старалась двигаться сквозь толпу будто в танце. И в каждый шаг, который делала, вкладывала определенный такт. В конце семестра Ди в своем балетном классе станцевала партию Гусеницы из «Алисы в Стране чудес». И до сих пор помнит, как изменились каждое па и шене, каждый арабеск и девелоппе, когда она действительно почувствовала себя гусеницей. Поэтому сейчас каждый сделанный ею шаг представлял собой танец, в конце которого ее ждала великая любовь. Девушка представляла, как на нее, когда она проходила мимо, смотрят окружающие (мальчики), хотя и не видела обращенных на нее взглядов. Представляла, о чем они думают. Какие длинные и шелковистые у нее волосы, как она внешне отличается от других девушек, как загадочна, словно таит в себе какой-то секрет. Все это она воображала с такой силой, чтобы никакие другие мысли не лезли ей в голову, например о ее слишком большой заднице и необычной форме подбородка.
