За время домашнего обучения я очень сблизился с моими родителями, а так же старшими братьями и сёстрами. Но особенно я подружился с Риком, который иногда навещал нас. В такие дни я не отходил от него, а ночами мы вместе летали.
Помимо полётов, я увлёкся обучению Искусством, и скажу без хвастовства, что у меня неплохо получалось. К сожалению, среди Мастеров были только безродные и ни одного вотчинника, а настоящим мастерством владеют только они. Как бы там не было, я постарался извлечь из учёбы максимум пользы.
В общем, жизнь была насыщенная и доставляла мне много радостей. Я думал, что так будет всегда, однако, когда мне исполнилось пятнадцать, судьба сделала крутой поворот. Мы все собрались в столицу на юбилей деда, когда вышли эти страшные указы о драконах.
5.
Слушая Яргуста, я испытывал какие-то новые для меня чувства. Нет, не так, чувства, конечно, были хорошо забытые старые, но я так давно их не переживал…
Понять мои чувства сможет лишь тот, кто в раннем возрасте, был вырван из привычной атмосферы семьи и отдан на учение в далёкую обитель. Там долгие годы внушалось, что у тебя больше нет семьи – её заменило Искусство. Оно тебе отец и мать, дитя и возлюбленная. Только его ты должен любить. И оно действительно целиком забирает тебя, становится тобой, и ты становишься им. Воспоминания детства постепенно тускнеют, стирается память о них, и тебе уже кажется, что они навсегда покинули тебя. Но вот происходит якобы случайная встреча, и вдруг эта память, словно вода, прорвавшая плотину, обрушиться на тебя и окажется, что, по сути, ты никогда не взрослел, а остался всё тем же мальчишкой, пусть даже сильно поседевшим. Именно это и произошло со мной, когда я слушал рассказ Яргуста о его детстве.
Когда он заговорил о Голубом озере, плотина моей памяти прорвалась, и я всё вспомнил. Я вспомнил тот чудесный дом моего детства, стоящий в предгорьях Восточных гор, где озеро тихо плескалось почти у самого порога, где первыми звуками, которые я услышал на этом свете, были плеск волн и крики чаек. А ещё шум трёхсотлетних елей и вой ветра в каминных трубах. А ещё торжествующий рёв дракона, исполняющего в небе танец в честь моего рождения.
Первое, что я увидел, когда меня вынесли из дома, была бескрайняя озёрная гладь, что навсегда запечатлелась в глазах моих. О, Голубое озеро – озеро детства моего, обладающее собственным характером, своими симпатиями и антипатиями. Мне могут возразить, что, мол, какой характер может быть у озера?
Не знаю как другие озёра, а моё Голубое озеро имело свой характер, причём характер несколько взбалмошный, подобно избалованной красавицы, то есть настроения его очень быстро менялись, что отражалось на его внешнем облике.
Хотя оно и называлось голубым, но таковым оно бывало далеко не всегда. Голубым оно было только в тихие солнечные дни, преимущественно весной и летом. Тогда оно напоминало собой прекрасный аквамарин, обрамлённый в роскошную оправу окружающих гор с пятнами тёмно-зелёных ельников на склонах. В этом состоянии оно было молчаливо и ласково, но не стоило благодушествовать на его счёт – стоило подуть ветерку или солнцу спрятаться за облако, как оно тут же преображалось.
Тогда наблюдатель видел перед собой благородный сапфир, причём сапфир наивысшего качества глубокой насыщенной синевы, по которой подобно бликам тут и там пробегали белые барашки волн. В это время оно становится раздражительным и опасным. Никому не пожелаю оказаться в такую пору в лодке вдали от берега.
