– Да откуда я знаю. Может, тоже прощелыга какой или полицай бывший. Говорят, что и сидел. Ведь мне уже под восемьдесят подкатывает, я в тридцатом родился, а старику этому, если он на фронте побывал, уже под девяносто должно быть.
– А как он к нам попал, откуда приехал?
Терентьевич замахал руками:
– Не знаю, ничего не знаю. – Он покрутил пальцами возле волосатого уха. – Бабы болтают. А откуда они про это знают? Известно, что у баб вместо титек да задних половинок тоже, будто, уши приделаны. А устроил на кордон этого старика будто бывший директор леспромхоза, который давно развалился. Правда, он три или четыре года назад, как помер.
– Интересно, очень интересно. Надо бы заглянуть на этот кордон, я там еще ни разу не был. – Виктор Герасимович вынул из стола папку, полистал её. – Так. Живут там семь человек. Игнашкины, Трухины, Шереметьев. Обязательно надо заглянуть.
– Так, вы поможете мне, Виктор Герасимыч? – напомнил Терентьич.
– Насчёт чего?
– Да с соседкой нашей, курвой. Вы уж постращайте её, чтобы она помои на наш огород не сливала.
– Ладно, ладно, поговорю. Вы идите.
Придя домой, за щами Виктор рассказал жене про проблему с фронтовиками. И пожаловался:
– Вот, скоро праздник Победы, а его и встречать не с кем – вымирают фронтовики. Ну, какой без них праздник.
Та фыркнула:
– Народ давно подметил: пока есть к чему присосаться, будут и комары.
– Ты о чём это?
– А о том. Блокадники, дети войны, узники лагерей, те, кто под оккупацией был – всем им положены льготы. Я, конечно, понимаю – настрадались люди, страху натерпелись – пусть получают. Но ведь к ним примазывается всякая шелупонь.
– Откуда ты знаешь?
– Телик смотрю, газеты читаю. Это тебе всё некогда, вот и не знаешь ничего. Вот тут недавно по телику показывали. Получал один старик льготы, пенсию фронтовую, даже новую квартиру бесплатно от государства получить успел. А когда какой-то дотошный журналист копнул глубже, оказывается, он вовсе и не фронтовик.
Виктор Герасимович оторвался от лапши:
– Как это может быть?
– Эх, каким был ты наивным, таким и остался! – укорила жена. – «Как, как?» Когда-то он не то в сельсовете, не то в райисполкоме работал, справил себе липовый документ – что будто участвовал в боевых действиях на фронте. Даже медали себе на рынке купил, на разные собрания и торжества в честь праздника Победы ходил. Тут-то его, миленького, и прижучили через газету. Так, он червём извивался, чтобы фронтовую пенсию, льготы да квартиру не потерять. Конечно, кто же от такого жирного куска просто так отказывается!
– Не понимаю, – возразил Виктор, – как такое могло случиться. Ведь, прежде чем дать какие-то льготы, в инстанциях каждый документ под микроскопом изучают, перепроверяют, прежде чем принять окончательное решение. Это какую же чёрную совесть надо иметь, – возмутился муж, уже допивая чай, – чтобы примазаться к таким заслуженным людям! Я бы не смог, как после этого людям в глаза смотреть – от стыда сгореть можно.
– Ну, у таких людей ни совесть, ни стыд не возгораются – они у них тлеют головёшками и дыма не дают.
– А кто же он самом деле-то был? – спросил Виктор.
– Да будто бы заключённых в лагере охранял, – ответила жена и вдруг озарилась от мысли лицом: – Или вот ещё, не забыл? Помнишь Василия Борисовича Кукушкина? Ну, того самого, который кладовщиком работал?
– Помню, конечно, как не помнить – хороший мужик. И что?
