Когда переодевались, один мужик спросил работника военкомата, который внимательно следил за переодеванием:
– Эй, старшина, а сапоги-то можно с собой взять? Я в сапогах пришёл, а тут обмотки дают.
– Не положено, – коротко, по-военному, отвечал старшина, хмуря брови.
– Как же не положено! Сапоги-то новые, яловые, помповая подошва, им сносу нет, а теперь оставь дяде.
– Не надо брать было, – ответил кто-то за старшину. – Кто поумнее, самую рвань надевал, а ты…
– Так что же делать-то, братцы? – стенал новобранец, вертя в руках свои сапоги. – Может, купит кто, а? Я ведь за них на базаре две овцы отдал.
Мужики острили:
– Вот если бы овцами, мы бы с огромным удовольствием взяли. Что ты жалеешь, дурень, мёртвую шкуру, тебе бы свою, живую, спасти. Да ты подари их, хоть старшине вон. Старшина, возьмёшь сапоги?
Старшина смущённо басил:
– Не положено.
– Да что ты заладил: не положено, да не положено. Сам, небось, понимаешь: что положено, то в котёл заложено. Нам бы пожрать дали, оголодали мы.
На этот раз старшина «не положено» не сказал, посмотрел на часы:
– Через два часа будем на станции, там, в столовке, вас и покормят.
– Ай, молодец старшина, а мы-то думали, что ты и знаешь только одно слово – не положено. Ты хоть скажи, куда нас повезут?
– Не положено, – снова пробасил старшина.
Новобранцы захохотали так, что стены красного уголка завибрировали.
Когда поезд на третьи сутки остановился на какой-то станции, один из призывников, глядя в окно «теплушки», удивлённо протянул:
– Э-э-э, братцы, да мы, кажется, к Москве приехали.
– А ты откуда знаешь, был, что ли здесь?
– Нет, не приходилось.
– С чего же тогда?
– А вы сами поглядите.
Все бросились кто к окошкам, кто к щелям. На станции творилось что-то невообразимое. Толпы народа атаковали кассы, кто-то сидел на кучке чемоданов, кто-то, одетый в такую жару в дорогие шубы и шапки, вытирал платками и полотенцами красные от жары и мокрые от пота лица. Кто-то из призывников крикнул:
– Точно, мужики, москвичи драпают. Вон, видите того, брылястого! Это артист, я его в кино видел.
– А вон ещё одна артисточка скачет, она песню пела, как она ни пяди земли родной не отдаст.
– А что они в шубах-то?
Кто-то с хохотком прокомментировал:
– Сам не понимаешь, – в чемоданах места не хватило, вот на себя и напялили.
Кто-то вздохнул:
– Хреново дело, мужики, видно, Москву отдают.
Все сразу притихли. Пожилой, лет сорока, мужик закурил самокрутку, покачал головой и сказал:
– Да, видно, нас засунут, как затычку в бочку.
– Неужели Москву-то, как Наполеону, отдадут?
– А что ты думаешь – против силы не попрёшь.
– Да, в кинах-то оно лучше воевать получалось – на чужой территории.
Вагоны с призывниками загнали в тупик около пакгаузов, загремели щеколды, двери распахнулись. Раздалась команда:
– Выходи! Строиться в две шеренги! Эй, раззява, ширинку застегни! Быстрее, быстрее, бараны колхозные! Равняйсь! Смирно!
Вдоль строя пошли четверо кадровых военных. Один из них, в лётной форме, крикнул:
– Лётчики есть?
Строй лишь переглянулся, зашептался, но никто не вышел. Вдруг на правом фланге пропищал голос:
– Я лётчик, я летал.
– Выйти из строя.
Из строя вышел маленького роста паренёк лет восемнадцати.
– Ты? – удивлённо спросил летун.
– Да, я занимался в ОСОВИАХИМе, летал на планерах и даже два раза с парашютом выбрасывался. У меня и документы есть. – Он вынул из нагрудного кармана удостоверение и протянул лётчику. – Вот.
