Лётчик посмотрел удостоверение, сказал:
– Хорошо, годишься. Кто ещё есть, связанный с авиацией?
Строй молчал. Настала очередь танкиста:
– Трактористы, механики, слесари, выйти из строя.
На этот раз из строя вышли десятка четыре.
– Хорошо, – пробурчал танкист. – Пойдёмте со мной.
– Шофера есть?
Шереметьев и вместе с ним человек двенадцать отправились за пакгаузы, а сзади доносилось:
– Радисты есть? Два шага вперёд. Конюха и коноводы есть? Два шага вперёд. Повара есть?
Ефим шёл и думал: «Эх, если бы я был поваром. Красота: всё время при кухне, сыт, в тепле». Но ему предстоял другой путь. На учебной базе, которая размещалась в заброшенном монастыре с церквями, им показали какие-то странные машины ЗИС-6 с рельсами на кузове, с бронированными кабинами, учили водить их по полигону, а на вопросы, зачем нужны эти рельсовозы, инструкторы неизменно отвечали:
– Это вам знать не положено, ваше дело научиться как следует водить машину. Ясно?
– Так точно!
О том, что творилось на фронтах, никто из курсантов реально не знал. «Попы», как за глаза называли комиссаров, на политзанятиях зачитывали им краткие сводки с передовой, из которых узнавали, что в ходе тяжёлых и кровопролитных боёв на том или ином фронте бойцы Красной армии уничтожили и захватили в качестве трофеев определённое количество техники и вооружения. О пленных фашистах не говорилось ни слова, и курсанты понимали, что наши отступают, потому что пленных не бывает именно при оборонительных боях или при отступлении. Для поднятия боевого духа им сообщали о подвигах отдельных бойцов, которые сбили самолёт или подбили танк. И всё-таки по настроению командиров и комиссаров чувствовалось, что положение на фронтах было аховым, бродили слухи, что немец вот-вот возьмёт Москву.
Учёба проходила за толстенными и высокими кирпичными стенами, и никто не знал, что творится в мире за их пределами. Иногда до монастыря доносились звуки сирен, извещавших о воздушных налётах, и даже взрывы снарядов, но они были не пугающими, далёкими. Но однажды в школе всё зашевелилось: забегали командиры, комиссары, инструкторы и преподаватели; в школу зачастили торопливые напуганные проверяющие, и курсанты поняли, что им предстоит скорая отправка на фронт. Наскоро сколачивались расчёты, но никто ещё не знал толком, как и чем им предстоит воевать – каждый курсант изучал и отрабатывал только свою матчасть: шофера водили машины, заряжающие учились устанавливать на рельсы или, как их здесь называли, на скаты какие-то тяжёлые, трёхпудовые, металлические болванки, похожие на двухметровые брёвна.
В казарме царило тревожное, нервное ожидание. Разговорам не было конца.
– Интересно, парни, куда нас бросят: под Москву или подальше куда.
– Тебе-то какая разница, где умирать.
– Разница есть, если под столицей, то, вроде, почётней, что ли.
– Ты, гляди, Коля, как бы тебя не привлекли за пораженческие настроения.
– Дальше России всё равно не ушлют.
– А если дырку между глаз сделают? Смотри!
– Скорее бы, что ли.
– Чего скорее-то?
– Да на фронт. Надоело тут вшей кормить.
– Дыши веселей, земеля! Чего тебе надо: харчёвка нормальная, одет, обут.
– Говорят, завтра на полигон погонят.
– Откуда знаешь?
– Слышал. Расчётами работать будем.
– Вот, учат, учат нас, а я до сих пор толком не знаю, что это у нас за оружие.
– Секрет, брат. Ничего, скоро узнаем.
На полигон выехали с утра. Остановились в поле. Инструкторы читали наставления, правила техники безопасности. Наконец, долгожданная команда:
