– Не я такой, товарищ полковник, жизнь такая. Как головой ударился – все на место и встало.
– Ладно… – почесал лысину Морда. – Как с Оксаной Геннадьевной договоришься, если добро даст, приходи. Подпишу рапорт на перевод.
И тут мой взгляд зацепился за одну из грамот от главка, что красовались на стене у шефа.
«За добросовестное исполнение служебных обязанностей награждается…»
Твою дивизию!
Мордюков Семен Алексеевич.
МОРДЮКОВ!
А раньше такой дрыщ был… Где же твои волосы, родной? Растерял. Потому-то я тебя и не узнал сразу.
Я сделал вид, что эмоции не шкалят. Получилось.
– Приду, с рапортом, – заверил я, – а потом еле слышно добавил: – Это тебе не за коленку кадровичку лапать, Сёма…
Проговорил это тихо, холодно, голос понизил, даже попытался тембр изобразить, интонацию того моего голоса из прошлой жизни.
Полковник резко побледнел.
– Что… что ты сказал? – заикался Мордюков.
Проняло. Но я в эту игру играть не буду.
– Что? – невозмутимо пожал я плечами. – Ничего…
– Про… про-о… коленку что-то…
– Да не заморачивайтесь, товарищ полковник, я как головой ударился бормочу, бывает, невпопад всякое. Пройдет… Разрешите идти?
– Иди, – выдохнул шеф и стал утирать капли пота на лбу да пялиться на настенный календарь. Там красной передвижной рамкой было отмечено сегодняшнее число: первое июня.
Помнит дату Морда… рыжая. Уже выходя из кабинета, я услышал его бормотание:
– Будто Лютого услышал… привидится же…
* * *
Вернулся с работы домой, а в квартире висит сизый дым и пахнет горелым.
– Маха! Ты где? У нас пожар?
– Я картошку жарила, не получилось, – раздался недовольный голосок из ее комнаты.
Жива матрёшка, но сгорела картошка.
Зашел к ней, а девчонка в шортиках в обтяжку и в тоненькой маечке с просвечивающими сосками на коврике, похожем на туристический каремат, загнулась в интересной позе.
– Ты чего? Спину прихватило? Так это. Надо поплевать и растереть.
– Дурак! – без злобы отозвалась следачка, не меняя позиции. – Это «собака».
– Чего?
– «Собака мордой вниз», йогой занимаюсь.
Интересный ракурс. Хорошо, что я не пёс, а так бы пристроился.
– А-а… – понимающе протянул я. – На гвоздях стоишь? А где гвозди-то?
– Иди ты…
– Пошли на кухню, йогиня ты безгвоздая, буду учить тебя картоху жарить.
– Сейчас, мне последнее упражнение осталось.
Пока переодевался в домашнее и мыл руки, Машка тоже подтянулась на кухню.
Я очистил себе плацдарм для действий. Прежде всего, выплеснул из кружки в раковину непонятную стрёмную субстанцию.
– Ты что?! – вскрикнула соседка и замахала руками. – Божечки! Ты зачем мой смузи вылил!
– Да? Ну извини… Я думал, кефир стух.
Машка что-то еще бухтела и жаловалась, что смузи жалко, и пальчик порезала, пока чистила картошку, а я приступил к делу.
– Смотри и запоминай.
Я закатал рукава, вытащил из пакета кусок сала – с мясной прослойкой, деревенское, не это магазинное мыло. Нарезал мелкими кубиками, со шкуркой.
Из всех сковородок, что имелись в нашем кухонном арсенале, выбрал самую старую, чугунную, с толстыми стенками, ещё советских времен. Почерневшую до цвета угля. Такая жар равномерно держит, распределяет и не перекаливает. То что надо.
Раскалил посудину на плите. Кинул в нее сало – оно тут же зашипело, затанцевало, отдав в воздух запах детства в траве и с бутербродом в руке.
Помешал, а пока сало топилось, занялся картошкой – жёлтая, крахмалистая, с крепкой кожицей. Почистил, нарезал крупной соломкой. Когда сальце отдало жир, высыпал картошку в сковороду. Она зашипела громче, брызгала, как будто возмутилась, но потом чуть успокоилась, покрываясь румяной корочкой.
