– Кого волнует, из сколь хорошей муки делают блины, если получаются они ужасными. – тихо, но вполне членораздельно, ответил старик. – Я встречал столько Хемир за свою жизнь, что научился различать их дурные стороны одним взглядом в звериные глаза. Если в этих глазах еще сияет их прошлое «я», и если они нашли способ переступить через жестокость, которая их создала, и не поддаваться ей…
– Уморил ты меня своими байками. Мне Таргот уже всю плешь проел такой философией. – отмахиваясь рукой, вздохнул Френтос, все-таки, не найдя в словах старика нужного ему ответа.
– Жестокость, Френтос…Эх… – особенно бессильно и сонливо вздохнул, и одновременно зевнул, старик. – Скоро мы все станем жестокими. Хорошо бы мне…до этого не дожить.
Наступила тишина. Закрыв глаза, Френтос решил задуматься и о делах насущных. Тепло одеяла под ним, его мягкость, и окружающая уже полная тишина, быстро поглощали его сознание, и он старался по крайней мере не уснуть теперь, коли решился на небольшой отдых даже после всех историй Джерома, которые так и не воспринял достаточно серьезно, думая все время совсем о другом. Он думал и о Слаки, и о своей наиболее важной задаче – помощи Соккону. Он вел монолог сам с собой, уверяя себя, что бросит все дела в Дафаре, и сбежит обратно в Ренбир, если не встретит Ультру в течении еще одного часа. Он говорил себе, что дела каких-то эпидемий не важны для него до тех пор, пока он не поможет брату, и если те не коснутся его семьи. Шипучим коктейлем из постоянно перемешивающихся между собой мыслей, его утягивало куда-то глубоко в себя, где его, совсем скоро, окончательно настигли и сонливость, и усталость. Слишком много сил он потратил за последние часы, и за то время почти совсем не ел. Даже воды из стакана со стойки ресепшна ему не дала выпить Слаки. В его теле еще оставались материалы для восстановления сил после его «пира» в корчме полтора часа назад. И, все же, потеря сил дала о себе знать – уже через пару минут размышлений его сознание окончательно рассеялось, а вместе с ним растворился и окружающий мир. Он не заметил момента, в который уснул, как и принято достаточно уставшим человеческим организмом, настоящий отдых к которому приходит только с отключением мыслительного процесса. Но сон Френтоса был другим. Хоть он и не любил думать, он делал это не меньше прочих, хоть и думая о не слишком умных вещах. Он редко запоминал свои сны, но никогда не забывал того, что в них видел. И, тем более, что слышал.
«Предатель.» – пробивался через его сон ужасно неприятный, металлический и холодный голос будто самой Бездны. – «Он уже прибыл.»
Он мгновенно вскочил с кровати, тем самым, судя по ее скрипу, чуть не сломав ее старые деревянные ножки. Быстро вытерев лоб от холодного пота, он молниеносным движением всего горячего и заспанного тела соскочил с кровати на пол, совершенно уверенно встав на ноги даже после такого сна. Но был ли тот сон правда так краток, как казалось с первого взгляда, или он просто не запомнил в нем ничего, кроме голоса? Комната вокруг Френтоса была пуста, в ней не было совершенно ничего нового, только те же кровати, стол, и шкаф, как и прежде. В ней не было ничего нового…и не хватало чего-то старого.
– Джером? – взволнованно, все еще пытаясь отдышаться, осмотрел пустую взъерошенную кровать в другом углу комнаты Френтос.
Пускай самого старика в комнате уже не было, его очки все еще лежали на столе. Френтос окончательно вернулся в сознание теперь, чувствуя подвох, становясь даже живее, чем до попадания в Дафар. Он прекрасно помнил, что старик закрепил очки спереди на своем воротнике, но не клал их на стол. Странно было то, что он покинул комнату без очков, ведь он точно плохо видел без них, и даже на лестнице так, при своем возрасте, мог оступиться. Ему не было никакого смысла делать это самому. С осознанием этого, и довольно заметно, нутро Френтоса начало бить тихую тревогу.
