– Они научатся, – ответил я, хоть и не стоило.
– Как же, – брат выхватил одного чело-века и стал раскручивать его, – они тупые, как и ты.
– Отдай! – не выдержал я.
– Тогда повторяй: «я тупой», – велел брат.
– Не буду!
Брат с силой швырнул чело-века об стену, тот ударился и больше не шевелился.
– Тупой, тупой! – стал кричать брат. – Надо отнять у тебя коробку, чтобы ты не портил ее своими дурацкими игрушками.
– Это не игрушки! Это чело-веки!
Я изо всех сил прижал домик к себе: мама сделала его для меня. Брату-то он зачем? Он вечно все ломает. Но брат подступил так близко, что я испугался. Он не оттягивал сейчас нижние веки пальцами, но мне показалось, что это кто-то страшный, а не мой брат. И я начал злиться, что он пугает меня. А мама говорила, мне нельзя злиться, потому что я в такие моменты сам не ведаю, что творю. И отключаюсь. Из-за этого кусок времени выпадает из памяти. Это как картинка, состоящая из пазлов: если пропали самые главные, то никак не понять, что там прежде было. Но брат не отступал.
Когда я включился, брат лежал возле стены рядом с чело-веком. На голове у брата было что-то красное. Я потрогал его, и мои пальцы тоже стали красными. Брат не шевелился, что-то испортило его. А может, он сам сломал себя – он любил все ломать. Я оттащил брата во двор и оставил под яблоней, а сам вернулся к домику. Теперь никто не помешает мне творить чело-веков и живот-ных.
…Эти чело-веки были хорошие. Они не спотыкались и умели делать разные вещи. Я целыми днями смотрел за ними: вот это мама, это папа (своего я почти не помнил, он был очень давно), это я, это брат, это еще один брат, а это сестренки. Они были милыми и походили на меня. Я любил глядеть на них. Но однажды я увидел, как один брат взял что-то острое и ударил этим другого. Тот, другой, упал и не шевелился – его сломали. Тогда я испугался, закрыл коробку крышкой и несколько дней не подходил к домику. А когда открыл, то увидел, что чело-веков много, и одни ломают других, и даже живот-ных. И тогда я заплакал.
