– Рано тебе ты еще вставать!
Кашель постепенно стих, но боль никуда не ушла, в отличие от сознания, которое так и норовило соскользнуть в блаженную темноту небытия. Туда, где тишина, покой, и совершенно необязательно дышать…
Нет, одернул себя Стивен, дышать как раз нужно. Дышать – это обязательно. Иначе – смерть.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Лидия Андреевна. Лицо совсем рядом, усталое, осунувшееся и все равно манящее. Глубокие морщины на лбу, большие красные от недосыпания глаза, шелушащаяся кожа на щеках. Жестокое африканское солнце не щадит никого, ни молодых, ни старых, ни мужчин, ни женщин.
Чтобы ответить, пришлось вдохнуть полную грудь обжигающего пустынного воздуха, сдержать подступающий приступ и только после этого выдавить жалкое:
– Хреново.
Как же больно говорить!
Нужно точнее подбирать слова и составлять фразы покороче. На длинные не хватает дыхалки.
– А ты везучий, Стив, – засмеялась Лидия Андреевна, – situs inversus. Транспозиция внутренних органов.
Бог мой, о чем это она так весело щебечет? Ничего не понимаю.
Мишка выстрелил почти в упор, легкое пробито, сердце наверняка задето. Я сам знаю, что это конец. Если бы в больнице или в военном госпитале, может и откачали бы… а посреди пустыни – шансов никаких.
Не удержался, переспросил:
– Что… это?
– Зеркальное расположение внутренних органов. Если объяснить просто, у тебя сердце находится справа, а печень слева. Везунчик!
Несколько секунд честно пытался осмыслить только что произнесенные слова.
У тебя сердце – справа.
Ничего непонятно. Как сердце может быть справа? Оно ведь слева.
Пуля вошла в левую половину груди и это значит…
Черт! Да что она такое говорит?
У меня сердце находится справа? Подожди, а так вообще бывает? Может быть это просто сон? А на самом деле, я все еще валяюсь между двух грузовиков рядом с телом Иваныча, и угасающее сознание цепляется за соломинку, бредит надеждой на спасение и выдумывает всякую ересь.
Справа…
Но если так, тогда есть совсем крошечный шанс…
Забывшись, вдохнул чуть сильнее, и его опять накрыл бесконечный приступ изнуряющего кашля. Словно раскаленный металл плеснул в грудь, опоясал кольцом всепроникающей боли. Сдавил, словно удав кролика. Того и гляди, кишки полезут из ушей.
Нет, это не сон и не горячечный бред. Ни в одном сне не бывает так больно. Значит, еще поживем. Если сердце не задето, значит пока не умираю. А легкие – заживут. Будет, конечно, очень больно. Но боль – ерунда. Можно потерпеть.
Попробовал улыбнуться, но не смог. Мышцы совсем не слушаются, всю рожу перекосило и губы обветрились, покрылись сухой коркой.
Мозг опять пронзило беспокойство. Весь сжался, как перед прыжком в ледяную воду.
– Как… Мишка?
– Да все в порядке с твоим Мишкой, – отмахнулась Лидия Андреевна, – в окно посмотри и сам увидишь.
Легко сказать посмотри…
Попытался повернуть голову и не смог. Тяжелая, словно весит тонну металлолома. Изо всех сил скосил глаза, аж больно стало. Не столько увидел, сколько догадался, позади «скорой» тарахтит УАЗик Чекиста. Само собой вырвалось удивленное восклицание.
– Да-да, ты не ошибся, – смеется Лидия Андреевна, – Мишка теперь личный водитель политрука.
И вновь мозг отказывается понимать смысл произнесенных слов. Как это может быть? Ведь Мишка целил в Геймана, значит, Чекист его должен был арестовать… и расстрелять… перед строем… За попытку помешать выполнению священного долга перед человечеством.
