– Типа ограблений банков?
– Нет, грабителями банков я не занимаюсь.
– Значит, гангстерами, – предполагаю я.
Он не подтверждает и не опровергает, отсюда я заключаю, что моя догадка верна.
– И много гангстеров в Ки-Уэст?
В Нью-Йорке они, разумеется, есть, но Ки-Уэст мне всегда представлялся эдаким сонным местечком, совсем непохожим на криминальный город.
– Здесь пролегает несколько оживленных контрабандных маршрутов.
– Значит, вы тут по делам, а не ради собственного удовольствия?
– Да.
– Охота на гангстеров – звучит опасно.
– Опасности случаются, но по большей части все обстоит довольно мирно – сплошная бумажная волокита.
– Она вам нравится?
Мои знакомые мужчины посвящали жизнь бизнесу и финансам – невозможно представить, чтобы кто-нибудь из них выбрал себе подобную стезю. Им скорее свойственно обходить закон, чем защищать его.
– Это часть работы, – он делает паузу. – Да, она мне нравится.
– Это требует определенного оптимизма. Люди всегда будут совершать преступления.
– Именно так.
Возможно, это не самая шикарная работа, но в этом климате даже я способна оценить выгоды подобной охраны.
– И вам нравится их ловить?
– Мне нравится привлекать их к ответственности. Приятно сознавать, что на улицах стало одной опасностью меньше. Сам факт того, что они ответят за свои преступления, дарит чувство облегчения.
И внешне он вполне тянет на нетерпимого в вопросах морали борца за добро и справедливость. Но есть одна загвоздка – я считаю, нельзя всю жизнь гоняться за преступниками и не запачкаться самому.
– А вы чем занимаетесь? – спрашивает он, ловко переводя стрелки в разговоре.
– Пожалуй, тем же самым, что и остальные, – пожимаю плечами я.
– И как вообще живется в Нью-Йорке?
Что на это ответить? «До того как», когда жизнь была сплошным праздником, или «после того как», когда мы, как и все, впали в отчаяние?
– Как и повсюду в стране в наши дни. Работы нет, и денег тоже.
– Кем вы работаете?
Несколько лет назад в ответ на такой вопрос я бы рассмеялась. Сейчас он вызывает некоторую неловкость.
– Пару раз ходила на биржу труда. Пыталась получить работу.
– И что нашли?
– Слишком много женщин находится в таком же отчаянном положении. У них есть опыт, им надо кормить детей, – я пожимаю плечами. – Мне предложили место продавщицы в универмаге, потому что я миловидная.
У красивых женщин есть шанс трудоустроиться даже во времена Депрессии.
– Я попробовала, но, честно говоря, оказалась ни на что не годной.
– Да ну?
– Мне не хватало терпения. Надо было весь день стоять и ждать, когда кто-нибудь к тебе подойдет. И денег было не настолько много, чтобы улучшить наше положение. Для хорошенькой девушки всегда найдутся другие занятия.
– Могу себе представить, – произносит он без тени юмора в голосе.
– Вряд ли. Мужчинам легче живется, разве нет? Слава богу, что я не родилась дурнушкой, без роду и племени, в голоде и нищете, обреченной заниматься поденной работой и мечтать о будущем, которое никогда не наступит.
Депрессия ударила по всем нам, но женщинам приходится тяжелее всех. Многие мечтали о замужестве и семье, но в наши дни браки заключаются все реже и реже. Другие мечтали о карьере, а в итоге их обвинили в том, что они отбирают работу у мужчин.
– Говорят, худшее уже позади, – замечает Сэм.
Меня совсем не удивляет, что госслужащий покупается на ложь, которую льют нам в уши.
– А что им еще говорить, а? – возражаю я. – Когда все потеряно, хуже уже не станет.
