Последний сегун - страница 19

– Как такое возможно! – убивалась она, растягивая слова с киотоским акцентом, и обливалась слезами. Кэйки всегда казался ей самым благородным мужчиной на свете; она даже была тайно влюблена в него. Ей и в страшном сне не могло привидеться, что он так грубо отплатит за доверие.

Когда Кэйки услышал от жены эту историю, настал его черед разъяриться из-за предательства. Нариаки был для него не только отцом, но и добрым товарищем. А чтобы один даймё изнасиловал женщину другого – дело неслыханное!

«Так вот каков мой отец на самом деле», – с отвращением подумал Кэйки. То, что Нариаки был известным развратником, казалось ему несущественным. Но чтобы мужчина обратился к столь гнусной уловке, стремясь совратить женщину?! Кэйки как будто душок от его внутренностей учуял. Он изо всех сил старался побороть свои эмоции. Будь он безрассудным даймё Эпохи воюющих провинций,[24] мог бы запросто выразить свое негодование напрямую, не испытывая при том никаких угрызений совести. Но Кэйки родился на закате эры Токугава, когда повсеместно насаждалось конфуцианское учение с его акцентом на сыновнюю преданность. Все образование сына Нариаки было насквозь пропитано конфуцианской моралью. Более того, это было время, когда образование определяло поведение и поступки человека. Кэйки считал, что обязан держать свои эмоции при себе. Иначе поступить он просто не мог.

– Отец – истинный воин, – сказал он своей жене, когда пришло время дать объяснение. – Даже теперь случается так, что боевой дух и воинские инстинкты берут верх над этикой – для полководцев Эпохи воюющих провинций это было делом обычным. В любом случае, поверь мне, в том письме не было ничего такого, что могло завлечь Карахаси в ловушку, – закончил он, а сам отметил про себя: «Отца надо остерегаться».

И был абсолютно прав: Нариаки не следовало недооценивать. Получив письмо Кэйки, старик немедля сделал копию и переслал ее своим соратникам Тоде и Фудзите, прибавив в конце: «Вот подлинные слова Амиисы. Если подобные слухи дошли даже до его ушей, нам остается только порадоваться. Это служит доказательством тому, что наше стремление сделать его наследником сёгуна близко не только узкому кругу заговорщиков – оно обретает поддержку в обществе».

Однако в стенах Эдоского замка набирало обороты движение в поддержку малолетнего Ёситоми Токугавы из дома Кии, которое, похоже, и должно было в итоге одержать верх, тем более что движение это держалось в строжайшей секретности. Любой здравомыслящий человек понимал, что означенный Ёситоми, мальчик двенадцати лет, не сможет встать во главе трехсот даймё и помочь им благополучно пережить время национальных бедствий. Более того, если его изберут главой рода Токугава, то Кии сами останутся без наследника. В любом случае, Ёситоми был совершенно неподходящей кандидатурой на пост сёгуна.

И все же некоторые политики вознамерились во что бы то ни стало сделать следующим сёгуном именно Ёситоми, и никого другого. Люди, отобравшие бразды правления у неполноценного сёгуна, привыкли руководить страной так, как сами того желали, и если они хотели войти в следующую эру, оставаясь на прежних постах, то сообразительный, способный правитель, готовый провести реформы, их абсолютно не устраивал. А вот ребенок идеально отвечал их требованиям. Кроме того, от Кэйки Хитоцубаси за версту несло политикой. Даже если он сам и не имел никаких амбиций, за ним стояло семейство Мито, и Нариаки наверняка рассчитывал занять не последнее место в государстве. Фракция Кии называла Нариаки Драконом Зла. И этот самый Дракон Зла готовился взлететь на самую вершину и захватить всю власть в свои руки.