В тишине отчётливо слышались приближающиеся шаги. Укрыв лица капюшонами, по улице, навстречу Орису медленно двигалась троица в чёрных плащах. Коней при них не было, зато мечи и доспехи явственно свидетельствовали о деньгах и высоком положении. Родовых гербов Орис не видел, как и иных знаков принадлежности. Фигуры сливались бы с темнотой полностью, если бы ни застёжки на плащах. Огоньки стали больше, ярче и, присмотревшись, грамард понял, что его так переполошило – берегонт!
На груди всех троих в обрамлении металла светились небольшие камушки – два зелёных, как кошачий глаз, а один белый. По эту сторону Чандры звался этот камушек берегонтом и был он редок, как истинное сокровище. По другую же сторону бурной холодной реки, выходящей из недр ледника, звался он варза. Так его нарекли северяне в честь самой ядовитой змеи во всём Ахорне – варзанки, а всё потому, что если его правильно обработать, сваливал он без труда огромного северного медведя в одно касание. Но было у него и еще одно свойство, о котором знали не все – невероятным образом глушил он истинную Речь, потому-то инквизиторы Святого Престола и называли его не иначе, как берегущим.
Троица поравнялась с домом, на крыше которого лежал Орис, и вдруг остановилась, все трое разом закрутили головами, как сторожевые собаки. Грамард сглотнул и мгновенно вспотел во всех местах.
Быть того не может, что это те самые Псы Кхамира, наводившие ужас на чистое воинство Святого Престола!
В сражении при Чандре бились последние еретики, совсем не как псы, а как дикие, северные волки. Вгрызались в плоть ножами и зубами, рвали ружских защитников на куски без всякой жалости. И вооружены они были тем самым ядовитым берегонтом, из которого кхамирцы делали все, начиная от оберегов, заканчивая оружием. С той битвы двести лет уже прошло, земли кхамиров теперь мертвее некуда. Извела их Церковь. Живую землю вспахали и выжгли, чтобы ни одного сорняка на ней не прижилось, там даже камни, говорят, в пыль теперь истёрты. А жизнь, что еще теплится, сосредоточена в стенах одной огромной ямы, и называется та яма – Дно Кхамира. Свозят туда преступников со всех Краёв, и мало кто из них когда-либо снова увидит зелёные поля и леса. Орис вспомнил корабельщика и его странный рассказ на пристани. Восставший из Ямы северянин-еретик, верующий в мойр, сам по себе уже нечто из ряда вон, а теперь еще эта троица с берегонтом…
Один из них вдруг скинул капюшон, и Орис увидел лицо, бледное в свете зелёного камня; чёрные прожилки вен на лбу, вились, как водяные змейки. Бесконечную секунду спустя человек снова надел капюшон и махнул рукой. Троица медленно двинулась по улице. Орис перестал дышать и начал медленно сдвигаться влево, а то, если кто из троицы вдруг обернётся, то грамард на покатой крыше будет очень даже отчетливо виден. Выдохнуть он осмелился минуты через две, когда плащи скрылись за поворотом дороги, а шаги стихли. Двинуться вниз сразу же не рискнул, лежал и слушал, как бьётся сердце. Давно уже он так не боялся, с тех пор, наверное, как повстречал полосатого зверя у моста, тогда точно так же пальцы покалывало. Спуститься оказалось сложнее, чем забраться, тело от страха одеревенело, и Орис просто скатился вниз. Приземлился, на своё счастье, в отхожую яму, та хлюпнула и плюнула ему в лицо коричневой жижицей.
Именно такой – вонючий, мокрый и дрожащий от холода, взошёл грамард по ступеням дома бургомистра. Служанка, открывшая дверь, вскрикнула и убежала в темноту, вернулась уже не одна, а с детиной бездарем, судя по пятнам на переднике и ожогам от масла на руках, вытащила она его с кухни. Орис по глазам видел, что детина разбираться не будет, а будет бить. Посомневавшись для приличия лишнюю секунду, грамард выдохнул быстрой скороговоркой первую, самую безобидную менту из всех Речей, но, к удивлению Ориса, она не подействовала. Детина захлопал глазами, тряхнул головой, но продолжал надвигаться на него как гора. Орис повторил слова, нараспев и громко, колени враз стали ватные, и голова у грамарда закружилась. Девица снова заорала. Детина покачнулся, но снова устоял на ногах.
