Орис подошел ближе к Камышу, достал медную и принялся крутить меж пальцев, как дед любил; слушал он теперь очень внимательно.
Камыш собак не боялся, не моргнув глазом, выпрыгнул из могилы, да выпрямился во весь рост, а ростом-то он был не сильно выше той девочки, а потому смотрел ей прямо в глаза. У него с собой и краюхи хлеба не было, но очень сильно захотелось помочь, так сильно, что достал он медную монету и протянул ей, вот только руки у него почему-то сильно тряслись – от холода, наверное. Собака носом повела, на всякий случай оскалилась и посмотрела на Камыша. Взгляд у неё самый что ни на есть человеческий, да такой, каким бездаря Камыша никто никогда не награждал, взгляд тот был благодарный. Но собака быстро потеряла к нему интерес и потрусила в темноту, а за ней и девчонка с монетой. Обе растаяли словно сон, но Камыш с тех пор уверен был, что Создатель смотрел на него собачьими глазами, смотрел в душу ему и запомнил. Камыш, как это понял, так и решил сразу, что будет хорошим человеком – скромным и переполненным благодарности. И как только решил, так сразу и дела его стали идти намного лучше. Вот, например, в прошлом месяце умер тот самый Горван, печных дел мастер, так Камыш его за бесплатно похоронил, а глава печной гильдии Карас возьми, да и найди ему место помощника при городской бане, ну разве это не милость Создателя? Было это дело еще по весне, и девочку эту Камыш больше не видел, а вот собаку… Её он даже поймать пытался, накормить хотел, но та от него удрала по монастырской дороге, к круглым воротам, туда Камыш заходить не посмел. А то, что это была точно та собака, он уверен – пятно у неё белое вокруг правого глаза, а хвост обрублен.
Орис подумал, покусал губу и кинул Камышу монету.
– Если вдруг увидишь ту собаку, найди меня, – сказал грамард самым серьёзным тоном. Камыш так же серьёзно кивнул, пряча монету во внутренний карман.
Когда Орис был уже одной ногой за порогом, Камыш окликнул его снова.
– Милсдарь, я ж забыл передать, заходил белоплащник, с которым вы прибыли, сказал, чтоб шли в дом бургомистра Капета.
Орис кивнул, вышел из конюшни и разозлился. Он усталости ноги не держали, от выпитого горячего бульона клонило в сон, но по велению темнолицего святейшества должен он был топать в дом трусливого бургомистра, и непонятно зачем. Злился Орис скорее из упрямства и сам это понимал: поговорить с формальным главой города будет не лишним, но сосредоточиться на этой мысли не мог. Из головы не шла девчонка. Он был уверен, что она – та самая, из каменного склепа усыпальницы Святого Ёльма безымянная, названная Уной. Как Орис и предполагал именно этой дорогой бежал Веридий с сыном и девочкой, но до Бургани, похоже, добежали не все. Спроси его кто, почему грамард был так уверен, мало что ли голодных, брошенных детей шастает по округе, так Орис бы только улыбнулся той самой улыбкой, тёплой, как каштаны на солнцепёке.
Дом бургомистра стоял на площади, рядом с ратушей, не самый богатый, не самый красивый – обычный, высокий, нависающий верхней частью над улицей, в этот час уже тёмной. Огонь горел лишь в Звёздной чаше перед ступенями Собора Святого Ястина, да на самой площади дрожали три маленьких огонька. Орис поёжился, плащ он не взял, а зря – солнце сползло за Край и стало прохладно.
Огоньки на площади дрогнули и стали приближаться. Волосы на затылке встали дыбом, и по спине Ориса пробежал уже совсем иной холодок. Грамард замер, подумал и скользнул к ближайшему дому, укрыться в его тени. Улица была неприятно пуста, окна дома темны, из отхожей ямы воняло тухлой рыбой и мочой. Где-то вдалеке протяжно завыла собака, Орис клацнул зубами от страха и полез по выпирающим частям стены на крышу. Лёг лицом вниз, морщась от запаха горлова помёта, и вслушался.
