Сердце в груди кольнуло. Она видела эти символы раньше – в старых свитках, в запретных записях, которые прятали в нижних залах библиотеки дворца, под грифом «ересь» и пылью. До жрецов, до тронов, до богов с золотыми масками и храмов из известняка, – были другие. Древние. Те, чьи имена больше не произносят. Те, кто не требовал подношений, не возводил пирамид. Символы жизни и смерти, равные, уравновешенные. И здесь, на разрушенном алтаре, они остались. Вырезанные грубо, но с верой.
– Старые знаки, – пробормотала она, скорее себе, чем кому-то. – До твоих. До фараона.
Слова сорвались с губ прежде, чем она поняла, насколько в них укор. Но Гор не ответил сразу. Он лишь стоял чуть поодаль, глядя на колонны – так, словно слышал их шёпот. Не голос прошлого. Обвинение.
– Здесь молились тем, кого забыли, – тихо сказал он наконец. – Тем, кто не требовал поклонения. Только памяти.
Тияна не ответила. Не могла. Горло пересохло от гари, от тишины, от осознания. Она прикоснулась к знаку ещё раз – и вдруг ощутила, как по коже пробежал холод. Почти страх. Эти символы были старыми, но не мёртвыми. Они помнили.
И она теперь – тоже.
Тияна ступила внутрь с осторожностью, будто боясь потревожить прах, которым была покрыта каждая плита. Её шаги почти не издавали звука, но в голове звенело: хруст сгоревшего, запах угля, обугленные руины, тень от разрушенного величия. Пространство дышало не болью – боль уже давно умерла здесь. Осталось только холодное напоминание: вот, что делают с теми, кто помнит.
Она провела рукой по стене, где ещё угадывались символы. Простой знак, вырезанный грубо, но с верой. Он был ей знаком, хотя нигде во дворце таких не показывали. Потому что эти символы не принадлежали их эпохе. Ни фараону, ни жрецам, ни царскому культу. Это были знаки старших богов – тех, кого забыли. Или заставили забыть.
– Кто это сделал? – голос сорвался не сразу. Она не спрашивала «зачем». Это было очевидно. Но «кто»? – в нём сквозила не только жажда ответа, но и осознание личной ответственности. Потому что она – часть этого мира. Этого режима.
Гор стоял чуть позади, у сломанного входного пилона, и смотрел не на камни, а сквозь них. Сквозь пепел, сквозь прошлое, сквозь неё. Его ответ был таким же ровным, как шаг лезвия по сухому стеклу.
– Те, кто боятся забвения.
– Трусость и костры – странный способ быть бессмертными, – фыркнула она, стараясь удержать голос от дрожи. – Я думала, память живёт в словах, в людях. А не в пепле.
Он медленно подошёл. Слишком близко. Она ощутила тепло его тела даже сквозь жар разрушенного храма. И почему-то это заставило её замолчать. Гор остановился рядом, наклонился чуть ближе к выбитым символам на стене. Его пальцы, идеальные, неестественно чистые, коснулись трещины в камне – с такой нежностью, с какой Тияна никогда не видела даже у храмовых жрецов в столице.
– Потому что в людях они и боятся её больше всего, – тихо сказал он. – Пока есть кто-то, кто помнит… они не могут править бесконечно. Слова – опаснее копий. Молитва – сильнее закона. А этот храм… он был напоминанием. Что до их «величия» было нечто большее. Глубже. Честнее.
– И ты это знал? Всё это время? – она повернулась к нему, взгляд – острый, будто вызов.
Он не ответил сразу. Только усмехнулся краем губ. Легко. Насмешливо. И всё же устало.
