И отдыхал от трудов своих, лёжа на равнине, и слушал звуки своих созданий, и предавался Бог размышлениям.
Но ушли люди с Острова. Построили лодки, и приплыли они на большую землю. И заселили её до холмов.
Нашли люди Бога, и снова водили вокруг него хороводы.
Осерчал тогда Бог, обиделся на людей. "Я дал вам всё, а вы ослушались меня. Я просил оставить в покое, а вы нашли меня."
"Но мы тебя любим" – сказали люди.
"И я вас люблю, – ответил им Бог, – но я не могу иначе. Я был один, слишком долго я был один, и я привык к одиночеству"
Но люди ходили за ним по пятам и задавали вопросы.
Ещё больше обиделся Бог. И погасил тогда солнце.
И ушёл ещё дальше, в горы.
И заплакали люди.
Сидели в Лесах и переживали.
Но оттаяло отцовское сердце. И вернул он солнце обратно. Да только остался в горах, и больше уже не спускался.
Так повелось с тех пор: вспомнит Бог об обиде – и меркнет солнце. Смягчится отцовское сердце – и снова светит.
История Обиженного Бога, в пересказе брата Шестипалого
– Варварский обычай, – Первая изучала лица.
Глаза одного навыкате, голова мечется из стороны в сторону, вены надулись, кажется – еще немного, и лопнут.
Другой будто не видит, смотрит куда-то сквозь, а растрескавшиеся губы шепчут молитвы. Или ругательства. Что, в общем, одно и то же.
Кто-то с пеной у рта пытается разорвать свои путы. В лице ничего человеческого руки уже посинели, а он всё рвется и рвется. Пожалеешь такого – и он вцепится в горло.
Четвёртый в отключке. Возможно, его уже нет.
А пятый… Пятый нормальный.
Взор помутнел, но глаза умоляюще смотрят на девушку.
– Кто такой? – На лице приговорённого играли сполохи неба, расцвечивая черты молодого и в общем то симпатичного человека. Несмотря на то, что парень не брился, давно, и вообще – выглядел мерзко. “Не удивительно” – подумала Первая, – повторяю – кто такой?
– Не помню…
Голос был тихим и сиплым, настолько тихим и сиплым, что только она и услышала.
– Флягу, – девушка повернулась к напарнику.
Тот будто того и ждал.
“Почти пустая”. Первая вынула пробку и протянула несчастному.
Губы схватили горлышко и начали пить – жадно, стараясь вобрать в себя всё, и чуточку больше.
– Похоже, из наших.
– Похоже, – своё первое слово Долговязый буквально выдавил. Говорил он весьма неохотно.
– Этого отвяжи. Он не опасен… А вы, ребята, простите.
Девушка вскрыла ножны, висевшие на широком дорожном поясе, части костюма той гильдии, к которой она принадлежала, и достала кинжал. С простой, но красивой рукояткой, выточенной из блестящего чёрного камня с точечными вкраплениями какого-то белого минерала. Этим рукоять отдаленно напоминала Белую Россыпь, которая была чем-то вроде оберега в гильдии проводников, ведь это единственный ориентир в ночном небе, если солнце не светит, небеса не пылают, а туман над землей мешает больше, чем темнота. Поэтому каждый проводник почитал за должное иметь хоть какой-то предмет с её изображением.
"Милосердие, – прошептала девушка, так, чтобы никто не услышал, – сделай свою работу". Потом оттянула локоть, и вонзила кинжал в подреберье. Первому… второму… третьему… Перед четвёртым помедлила.
– Мёртв, – прошептала она, – а если жив, то не выживет, – и, вздохнув, завершила начатое.
– Я надеюсь, над ними совершают обряд? – Первая, шатаясь, отошла от берёз.
Тишина. Молчаливый укор содеянному.
Руки и ноги дрожали, и проводница села на землю. Вытерла лезвие о росшую рядом траву – злаки вперемешку с тянучками и грустно посмотрела наверх.
